Я закатила глаза. Всё. Двадцать минут на кофе, потом гудбай.
Брат Абдо одобрительно кивнул.
***
«Пеликан», каким я его помнила, всегда балансировал между двумя статусами: обычной кафешки и ресторана. Он будто грешник разрывался между добром и злом. Слово «кафе» было решительно убрано из вывески, но внутри стояли расшатанные столы, покрытые красными скатертями в жирных пятнах, а между стеклами витрин валялись дохлые мухи.
Когда-то мы с братом заглядывали сюда по дороге в «Феникс» – он всего в двух кварталах; брали по чашке кофе, усаживались в самый дальний угол и проводили около получаса в блаженном молчании или неспешном разговоре ни о чем особенном. Но дел прибавлялось, а времени, соответственно, становилось меньше, так что постепенно наши «пеликаньи посиделки», как мы их называли, сошли на нет.
Я не была здесь лет пять, и войдя, оценила усилия администрации. Красные скатерти исчезли, хлипкие светлые столы из ДСП сменили массивные, темно-коричневые, на крепких изогнутых ногах; к ним прилагались такие же надежные стулья. У стены, в паре метров от входа, сделали барную стойку. Сейчас за ней стояла симпатичная девушка в желтом форменном переднике с витиеватым логотипом «П» на груди.
Девушка лучезарно улыбнулась мне. Я кивнула в знак приветствия.
В это раннее время кроме нас посетителей не было. Мы заняли стол у окна, наполовину залитый солнечным светом. «Двадцать минут», – напомнила я себе.
Денис навалился грудью на стол, расставив локти, прямо посмотрел на меня.
– Анна, а знаете?..
Он вдруг улыбнулся и эта внезапная быстрая улыбка словно разом стерла все неудачное начало нашего знакомства. Я непроизвольно улыбнулась в ответ. Но в следующий момент его улыбка исчезла, тонкие темные брови сошлись у переносицы.
– Я все понимаю, правда. Случайный порыв, о котором вы уже успели сто раз пожалеть. Но дайте мне шанс. Давайте хотя бы попробуем. Если хотите, я вас закидаю стихами Пушкина, из этого томика. Других я все равно не знаю. А хотите, буду молчать. Вот так.
Денис резко выпрямился, лицо его закаменело. Но тут же он снова улыбнулся.
– Короче, дайте шанс. Я один как суслик в поле после дождя. Такой же одинокий и несчастливый. И это, блин, чистая правда. Извините…
У него было удивительно подвижное лицо: красивое, но стандартное, оно совершенно и сразу менялось, стоило ему двинуть бровью или уголком рта. Особенно его преображала мальчишеская открытая улыбка с ямочками на щеках.
– Что-то слишком быстро… – проговорила я.
– Так и думал, что вы это скажете. Ну быстро, и что с того? Так бывает. Я обернулся и увидел вас – глаза в глаза. Такой четкий миг. Если вы понимаете, о чем я…
К нашему столику подошла девушка-бариста. По-прежнему улыбаясь мне, она поставила на стол передо мной большую чашку капучино. В пене было нарисовано сердце.
Я подняла глаза, вопросительно посмотрев на нее.
– Спасибо вам, – сказала она.
До меня дошло через секунду. Я не помнила ее в лицо. Возможно, она приходила ко мне давно. Одна из визиторов. Кажется, О. М. Или С. М. Но я могу ошибаться.
Я не пью капучино. Только черный с ложкой сахара. Мне нужна его бодрящая терпкая горечь, особенно по утрам, когда еще неясные и хаотичные после пробуждения мысли блуждают по лабиринтам сознания, затягивая меня в омут апатии. Кроме того, мне просто нравится его вкус.
Девушка удалилась за стойку.
Я с сомнением посмотрела на пышную пену с белым сердцем посередине и отпила глоток, сказав себе: «Ничего, не яд».
