Четыре минуты спустя вошла миссис Мерл с намерением взять банку чатни из шкафчика с консервами.
– Черити, – прошелестела она, с печальной миной рассматривая этикетки. – Вы не находите, что в этом доме отчаянно не хватает… чего-то?
Черити, вытиравшая вилки, издала горлом неопределенный звук, полусердито, полувопросительно, что могло относиться как к словам миссис Мерл, так и к потускневшему металлу приборов, который упорно не желал блестеть, как она их ни терла.
– Мистер Макконахи тут расхваливал мне одну передачу по телевизору. Про коал в окрестностях Мельбурна. Мельбурн – это в Австралии, вы сами знаете, Черити. Они, оказывается, носят своих детенышей в сумках, как кенгуру. Вот ведь удивительная страна, где детки растут в сумках.
– Эти ножи никуда не годятся! – фыркнула Черити и принялась их оттирать, вымещая обиду на предмете своего негодования. – Ручки растрескались, что пятки бродяги, а тупые-то, тупые, ими уже и масло не разрежешь.
Рассеянно взглянув на нее, миссис Мерл взяла с полки банку.
– Мистер Макконахи, – продолжала она, – сравнил телевизор с агентством Кука. Можно совершить кругосветное путешествие за час. Чудо, не правда ли? Но, – перешла она на шепот, открывая банку, – боюсь, мне придется выдержать Мидуэйское сражение[6], чтобы убедить в этом мою сестру.
Уходя, она мельком обратила внимание на горничную. Боже мой! Чем эта крошка причесывалась, колом, не иначе!
Из столовой – где банка чатни заняла место на столе, после того как из нее была извлечена и облизана ложечка содержимого, – миссис Мерл слушала, как суетятся наверху ее юные жилички.
Возбужденный шепоток, нетерпеливый топот молодых кобылок, хлопки двери ванной… Одна из них, должно быть, готовится к выходу нынче вечером!
Селеста Мерл включила под сурдинку радио и, напевая вместе с Фредом Астером первый куплет Me and the Ghost Upstairs, позволила себе еще пол-ложечки чатни.
* * *
В ту секунду, когда Джослин готовился поместить буковки скрэббла – М и К – на колени Элейн Бруссетти, Пенхалигон-колледж огласил звонок.
– Гонг тебя спас! – торжествующе прошептал он.
Студенты встали с дружным вздохом, облегченно застонали стулья, шаркнув ножками по полу классной комнаты. Элейн украдкой собрала деревянные буквы в полотняный мешочек, в то время как профессор Патриция Гельмет стирала с черной доски два часа истории средневековой музыки. У нее тоже вырвался вздох, и даже очень глубокий, но никто из студентов этого не заметил.
– Я чуть-чуть не выиграл, – сердито буркнул Джослин. – Откуда ты взяла этот «дзен»? Спорим, сама выдумала?
– Это буддистская секта в Японии.
Однокашники вокруг гомонили и шумели, как взлетающая стая диких уток.
– Впервые слышу.
– Будет теперь что рассказать внукам… Когда найдешь им бабушку, – засмеялась она и, шутливо ткнув его локтем, добавила: – Хотя твоя Дидо на бабушку похожа мало.
Он дал ей в ответ шлепка. Элейн, смеясь, увернулась, и только Джослин ее и видел, пока складывал учебники и забирал из гардероба свой дафлкот.
Он нагнал ее, тепло укутанную в малиновое пальто из толстой шерсти, в затянутом туманом кампусе, где она нетерпеливо притопывала ножками среди других диких уток – стопроцентно студентов и по большей части селезней.
– Здесь закрытый клуб? – осведомился Джослин, присоединяясь к группе. – Или вход свободный?
– Welcome[7], Джо. Винсент рассказывает нам о приеме у его родителей в субботу.
