– До встречи в июне! – фыркнул он, старательно начищая ботинки Джослина. – Спорим на ужин с Бэтменом, что Джейк Ламотта сотрет его в порошок?
– По рукам. Хоть я и не знаком лично с Бэтменом.
– Я тоже. Зато хорошо знаю «Хорн и Хардарт» на 7-й улице, – серьезно сказал мальчишка. – Если проиграешь, а ты точно проиграешь, поставишь мне три тройных порции жареной картошки «Джамбо».
– До встречи в июне. Или раньше, чтобы освежить глянец?
– Я здесь каждый день, – с достоинством отозвался мальчик, кладя в карман мелочь. – Тебя как зовут?
– Джо. А тебя?
– Джамп.
– Ты умеешь завязывать узелки на клинексе?
– Это тебе зачем – узелок на клинексе?
– На память. Знаешь, когда надо что-то не забыть. Но клинекс сразу разлетается в конфетти.
– Оторви уголок, всего и делов. Посмотришь и вспомнишь. Всё равно что узелок.
Джослин просиял.
– Как я сам не подумал!
– Узелок не завязал? – хихикнул мальчишка.
Они расстались, дружески хлопнув ладонями.
– Джейка Ламотту все зовут «Бешеный Бык». А ты своего Сердана как зовешь?
– Боксер, который выиграет мне пари.
Джослин побежал к метро. В вышине туман обезглавил небоскребы.
Через двадцать минут он был на углу 78-й улицы и столкнулся с Шик, которая бежала от Коламбуса.
– Как-то ты странно говоришь, – заметил он, когда они поздоровались.
Она провела полдня на записи ролика, рекламирующего очередное лекарство от кашля. После вошедшего в историю декабрьского снегопада[11] Нью-Йорк косила эпидемия гриппа.
– Сироп на основе мексиканских специй, – поделилась она голосом, который шел как будто из ушей. – Эта пакость сожгла мне голосовые связки. Уж я и горло полоскала, и горячее пила, всё без толку.
– Содовой? – предложил Джослин. – Воды с мятным сиропом?
– Не учи ученого, я сразу пошла в ближайший бар. – Она поморщилась. – Освещение там было – синие огни. Все клиенты выглядели смертельно больными. Я сбежала. В следующем заказала сандвич с индейкой.
Они уже подходили к крыльцу «Джибуле».
– И?..
– Как тебе сказать? Мне показалось, что индейка у повара кончилась и он зажарил неизвестное науке животное.
Джослин проводил ее до верхней ступеньки.
– У меня в сундуке осталась коробочка вогезских леденцов[12]. Положишь в рот один и вдохнешь все леса французских гор. Спустишься ко мне?
– Ты лапочка, Джо, но эта съемка вымотала меня вконец. По сравнению со мной выброшенная на камни медуза покажется атомной бомбой. Ты не зайдешь?
– Моя галантность кончается здесь, мужчине нельзя переступать этот порог.
– А ты мужчина, Джо! И даже очень красивый.
Шик нажала пальчиком на его нос, как на кнопку.
– Готово дело! Ты покраснел.
И она скрылась в доме – одна, в то время как он спускался с крыльца и по ступенькам, ведущим с тротуара в его подвал.
* * *
У окна на последнем этаже пансиона чья-то рука отдернула занавеску… Тюль замер у лица Артемисии, на котором были написаны противоречивые чувства, обуревавшие ее всякий раз, когда она наблюдала тайком за своими жильцами. Она радовалась, видя их, таких молодых, веселых, оживленных, но радость эта отзывалась такой же болью в сердце, как и неотделимая от нее тоска по безвозвратно ушедшим дням. Она погладила Мэй Уэста между ушами и согнала его с софы, на которую они поочередно предъявляли свои права, иной раз доходя до драки.
Она только что закончила краситься к предстоящему вечеру. С ее далеких восемнадцати лет, когда Артемисия бывала в обществе ежевечерне, это был ритуал, который она исполняла с пяти часов и крайне тщательно… Правда, в обществе она больше не бывала.
