Медийный город. Медиа, архитектура и городское пространство - страница 13

Выдвигая на передний план амбивалентность, порожденную технической трансформацией города и частного жилища в качестве «дома», мы получаем возможность прочитывать новые признаки социальных противоречий и политического соперничества. Для реализации этого замысла необходимо отделить понятие жуткого от его романтических корней, связанных с концепцией возвышенного Эдмунда Берка[6]. Для этого требуется также поместить фрейдовскую идею жуткого в исторический контекст: это позволит истолковать пространственную амбивалентность, порождаемую медийными технологиями, как симптом наличия невысказанных и зачастую загнанных под спуд политических противоречий[7]. Сосредоточив внимание на амбивалентности социального и культурного опыта, созданного новыми медийными технологиями, мы сможем воспринять пространство медийного города как сферу дублирования и замещения. Это позволит нам также сделать акцент на различных темпоральных характеристиках медиа – запоздалых, замедленных и отложенных эффектах, которые обычно затушевываются, а то и подавляются в ситуации доминирования социальных связей, существующих «в реальном времени».

В рекламном ролике телекоммуникационной компании MCI, показанном по телевидению в 1993 году, появление «информационной суперавтострады», о котором тогда трубили на все лады, преподносилось следующим образом: «И будет дорога. Она не соединит пункты А и Б. Она соединит все пункты. Скорость на ней будет ограничена лишь скоростью света. Она не пройдет отсюда туда. “Там” больше не будет. Будет только “здесь”».

Хотя отправной точкой в ролике служит знакомая метафора дороги, вскоре становится ясно, что речь идет не столько о традиционной линейной магистрали, сколько о сети, где невероятная скорость преодолевает пространство, чтобы создать техническую форму постоянного присутствия. В мире, где «будет только “здесь”», MCI предлагает не столько путешествие с конкретным пунктом назначения, сколько победу техники над пределами, над отделенностью как таковой. Реклама предлагает нам представить будущее, в котором мы никогда не окажемся «снаружи», «там», а всегда будем только «здесь». Однако социально-политические последствия этого предполагаемого преодоления границ не столь ясны. Если «там» больше нет, означает ли это, хотя бы на уровне фантазии, исчезновение места «другого», окончательную победу колониальной стратегии территориального доминирования и ассимиляции – того, что Поль Вирильо называет геостратегической глобальной гомогенизацией (Virilio 1986: 135)? Или речь идет о другой тенденции? Как только «здесь» приобретет обобщенный, всемирный характер (осмелимся назвать это демократизацией), сохранится ли прежняя колониальная иерархия между метрополией и периферией, между «собой» и «другим»? Этот вопрос можно сформулировать и по-другому: обернется ли путешествие по пути, лишенному привычных координат, подрывом господства и свержением укоренившихся властных отношений или оно просто подчеркивает существующее состояние общей дезориентации и отчуждения?

Созданный MCI образ всепроникающей сети, где все соединения происходят со скоростью света, основывался на прогнозах, получивших распространение в конце XX столетия. Согласно им Интернету предстояло стать тем техническим средством, которое наконец упразднит время и пространство. Утопическую энергию подобная риторика черпала в наследии «святого покровителя» Сети – Маршалла Маклюэна. Еще в середине 1960-х годов он сделал свое знаменитое заявление о том, что электронные медиа «заключили саму нашу центральную нервную систему в глобальные объятия, отменив пространство и время в масштабе нашей планеты» (McLuhan 1974: 11). Однако, если оглянуться чуть дальше назад, мы увидим, что такого рода утверждения появлялись на протяжении всего XX века. В «Манифесте футуризма» Маринетти, опубликованном в газете Le Figaro в 1909 году, восхваления победе скорости, рожденной техническим прогрессом, венчались дерзкой фразой: «Нет теперь ни Времени, ни Пространства» (см.: Apollonio 1973: 22). Представления Ле Корбюзье о современных офисных зданиях, которые были сформулированы в его книге «Градостроительство» (1925), отличаются аналогичной направленностью: «Там сосредоточено все: техника, отменяющая время и пространство, – телефоны, телеграфные аппараты, радиостанции…» (Le Corbusier 1971: 187). В знаменитом манифесте Дзиги Вертова «Киноглаз», написанном в 1923 году, кино провозглашалось механизмом, способным устранить пространство и время: «Освобожденный от временных и пространственных рамок, я сопоставляю любые точки вселенной, где бы я их ни зафиксировал» (Vertov 1984: 18). Когда Говард Хьюз в 1938 году завершил свой кругосветный авиаперелет, в киножурнале «Новости дня» его назвали «главным разрушителем пространства и времени в мире». Таких примеров можно привести немало.