Медийный город. Медиа, архитектура и городское пространство - страница 17

Сейчас яснее осознается тот факт, что вместо создания стабильной системы, способной укоренить новый социальный порядок, город индустриальной эпохи породил новый набор переменных, преобразовавших связь между городским пространством и воспроизводством культурной идентичности. В традиционном городе – античном, средневековом и ренессансном – стабильное расположение зданий, монументов и общественных пространств создавало сеть, державшую жизнь его обитателей в жестких рамках. Город был и конкретным воплощением иерархии социально-политических отношений, и материальной структурой коллективной памяти, гарантировавшей сохранение этих отношений. Этот город, над которым возвышался собор или замок, окруженный стеной с крепкими воротами, представлял собой защищенную среду, где движение контролировалось, а появление чужаков – особенно иностранцев – становилось заметным событием. Для современного же мегаполиса, как подчеркивал Зиммель, характерен приток чужаков и «шоковые» ощущения[12]. Перетекание крестьян на городские фабрики сопровождалось все большим обезличиванием социальных отношений в рамках рыночной капиталистической системы. Нарастающая отстраненность от собственных соседей имела двоякие последствия. Хотя эта анонимность рождала новые возможности для самореализации, прежняя социальная иерархия рушилась под натиском людей, стремившихся к лучшей доле, за которую приходилось платить все большим отчуждением.

По мнению Мамфорда, «изобретение» города первоначально было результатом сжатия пространства: «Город можно определить как структуру, специально оборудованную для хранения и передачи благ цивилизации, достаточно уплотненную, чтобы обеспечить максимальный набор объектов на минимальном пространстве, но способную и к структурному увеличению…» (Mumford 1973: 41).

В древности город обретал конкурентное преимущество над окрестностями за счет концентрации вещей в пространстве: люди, капиталы, технологии и доступ к природным ресурсам порождали плодородную среду, «обеспечивавшую необычайное развитие человеческих способностей во всех направлениях» (Ibid., 40). Город индустриальной эпохи заменил средневековые стены новыми формами: бульварами, железнодорожными путями, телеграфными проводами и телефонными линиями. Но и в XIX веке индустриальные города еще во многом основывались на древней модели. Крупные города, как правило, располагались у важных транспортных узлов, чаще всего портов. Развитие железнодорожного транспорта усиливало прежние естественные преимущества портовых городов вроде Лондона, Нью-Йорка и Чикаго. Однако к концу XIX века распространение трамваев и пригородных поездов породило радиально-кольцевую форму индустриального мегаполиса: внутреннее «ядро», или центральный деловой район, промежуточную промышленную зону, с заводами и тесными рабочими кварталами, и внешнюю окружность пригородов, где жили зажиточные представители среднего класса[13]. Хотя у многих, в том числе Мамфорда, такие города вызывали ужас, в рамках собственной логики они «работали». Концентрация деловой активности в городском центре способствовала активизации личных контактов и обмену информацией, создавая преимущество перед конкурентами из малых городов. Общественный транспорт доставлял людей в центр города, где те совершали покупки и развлекались