– Так точно, смогу, – ответил я. – Надо будет два-три плотника да какое-то количество пиломатериалов. Только в моем отделении плотников нет.
– Это мы решим, – пообещал замполит. – Еще скамейки надо будет изготовить.
– И трибуну, – добавил парторг.
– Правильно, – подтвердил замполит. – Трибуну обязательно. Вот всем этим ты и будешь заниматься.
– Слушаюсь, товарищ майор, – без энтузиазма ответил я и, помедлив, спросил. – А стройплощадка? Я у командира батальона под особым надзором.
– Это наше дело, – строго урезонил меня замполит. – Идите с парторгом, осмотрите помещение и подготовьте список работ и необходимых материалов. И учтите, до первого мая все надо сделать.
Ремонт клубного помещения сделали быстро. Плотники сноровисто устроили сцену, штукатуры выправили под малярку стены, маляры побелили и покрасили потолок, стены и окна. Старшина первой роты выделил солдат вымыть полы после всех этих дел. Когда помещение клуба предстало в своем обновленном виде, майор Шипулин с парторгом привели в клуб полковника Харкина. Я этого не ожидал, встречаться с полковником мне не хотелось. Когда в помещение вошли офицеры, я вместе с Костасом тянул филенку по верхнему уровню панели, окрашенной масляной краской. Я поставил на табуретку банку с краской и кисть и повернулся лицом к начальству. Орла стал рядом со мной.
Парторг доложил полковнику, какие работы были выполнены и что еще предстоит сделать.
– Мы здесь организуем библиотеку, повесим занавес, будем заниматься художественной самодеятельностью, устроим экран для кино.
– Сцену надо оформить, – предложил полковник. – Заднюю стенку.
– Это мы имеем в виду, – заявил Шипулин. – В политотделе я видел на сцене большой портрет товарища Сталина и украшения из красного материала.
– Где же мы возьмем большой портрет товарища Сталина? – пожал плечами полковник. – Заказывать обойдется дорого.
– У нас имеется свой художник, – майор кивнул головой в мою сторону.
– Мосягин, что ли?
– Так точно, Мосягин. Это же он рисовал портреты в ленинскую комнат у.
Харкин своим животом в расстегнутой шинели повернулся ко мне и спросил:
– Сможешь нарисовать большой портрет товарища Сталина?
– Так точно, смогу, – принимая стойку «смирно», ответил я.
– А ты раньше такие портреты делал?
– Так точно. Мне приходилось писать большие портреты товарища Сталина во время службы в других воинских частях.
Харкин помолчал. Шипулин и парторг тоже почтительно молчали.
– В увольнение ходишь? – спросил полковник.
– Никак нет, не хожу.
– Что так? Срок твоего наказания кончился.
– Не приспичило, товарищ полковник.
Харкин хмыкнул и повернулся к Шипулину. Вдвоем они ушли из клуба, а парторг остался.
– Ты чего так с комбатом говорил? – напустился он на меня.
– А я с ним не разговаривал. Он спрашивал, я отвечал.
– Отвечать можно по-разному.
– Я отвечал по уставу.
– И что вот ты в бутылку лезешь? – парторгу хотелось вызвать меня на дружеский тон. – Комбату звонили из МОГЭСа и с похвалой отозвались о вашей работе. Кто-то из профкома звонил, говорил, что прислали хороших мастеров и что все работали старательно и вели себя прилично.
– Хорошо бы, товарищ старший лейтенант, это сказать всем, кто там работал, – попросил я. – Приятно было бы им.
– Я скажу Тарасову, он сам это сделает. Но вот ты, почему ты перед полковником ерепенишься? Благодарность, может, объявил бы за работу в МОГЭСе, а теперь что? – Успехов покачал головой. – Мы вчера в политотделе были с Шипулиным, так полковник Воронов спрашивал про тебя и говорил, чтобы мы не очень зажимали Мосягина. Майор сказал ему, что мы назначаем тебя заправлять клубом и библиотекой. Понял, товарищ старший сержант?
