Медвежий край - страница 25

– Уезд большой, людей нет. Здесь мало русских, а у чукчей свои порядки. Есть посёлок Марково вверх по реке, там свой городовой. В моём подчинении, да только виделись мы один раз случайно, туда пути – две недели при удаче. По берегу залива ещё несколько крошечных посёлков, куда только по воде и доберёшься, в Провидении есть городовой, но с тем я и вовсе не знаком. А остальное – чукотские поселения вдоль океана, в глубине материка одни стоянки кочевников и встретишь, по две-три яранги, редко больше, на кой там полиция?

– Как же здесь люди живут? Особенно зимой. Зимой же никакого сообщения нет? – спросила она с содроганием.

– Живут. – Сидор вновь пожал плечами и больше ничего не сказал, остальное Антонина додумала сама: скоро ей предстоит узнать это на личном опыте. И хорошо, если удастся пережить.

Ръэнут тъылыркын? —

«Что случилось?»

(чукотск.)

Привыкание к новому городу и новой жизни у Бересклет шло медленно и трудно, но – шло. Сильнее всего расстраивало отсутствие новостей: несмотря на налаженную связь, передавали только самое важное и по делу, к которому мировые события не относились. Да и единственная библиотека, работающая при школе, оказалась весьма скудной на развлечения. Художественные книги или прочитанные, или неинтересные, по медицине – азы, из простого, только пару справочников и удалось выбрать.

С исследованиями тоже не ладилось. Темы бродили вокруг в изобилии, одна беда: материала не собрать. До трупов Антонину допускали неохотно, мёртвых чукчей она и вовсе не видела ни разу – те хоронили покойников по своим обрядам в тундре, а покидать город девушка одна боялась. Тем более и языка она не знала, даже если не заблудится, встретит местных и те отнесутся дружелюбно – разговора всё равно не выйдет.

С тоски Бересклет даже взялась шить по вечерам, и за минувший месяц не спеша скроила себе простую юбку и пару рубашек для дома, чтобы не тереть хорошие платья, потом – исподнее, и принялась вышивать салфетки, благо хоть в простом полотне недостатка не было, его привозили, и преизрядно. Стоило все дорого, но терпимо, а готовое платье не продавали тем более – все шили. Либо сами, либо у нескольких мастериц.

Антонина привыкла к дому, научилась растапливать печь, приловчилась готовить. До сих пор не сжилась только с дощатой будкой за домом и с баней. После первого раза, когда Дарья Митрофановна воплотила в жизнь угрозу «хорошенько попарить», Бересклет, конечно, выжила и отмылась начисто, до скрипа, но на другой раз вежливо и твёрдо отказалась от некоторых частей программы, хотя мыться всё же ходила к соседям. Последней, когда все уже закончили и, как ворчала Дарья Митрофановна, «пару никакого не осталось, что за баня!»

Привыкла к блюдечку под стулом и другим суевериям. Березин в борьбе за просвещение не помог, посоветовал не обращать внимания, и Антонина вскоре сумела выкинуть эту мелочь из головы. Вспоминала только тогда, когда мерещилось какое-то шевеление и серые тени. Не иначе – игра отсветов в глухом углу, потому что крупновато для мышей и не похоже на крыс. Грызунов в избе девушка вообще не видела и не слышала, отчего очень восхищалась их скрытностью, не верила, что их может не быть.

Предсказание Сидора об отношении горожан сбылось, к Антонине не потянулась вереница страждущих – даже тогда, когда и стоило бы обратиться к врачу. Благополучное выздоровление первого и единственного пациента ничего не изменило, разве что сняло громадный груз беспокойства с плеч девушки: рука зажила и потихоньку восстанавливалась. Единственный раз Бересклет порывалась помочь простудившемуся рыбаку, но в ответ наслушалась такого, что больше и пытаться не стала. Совесть порой покусывала, но с ней легко удалось сладить: насильно мил не будешь.