Предательскую мысль, что пароход ещё не убыл и простоит тут несколько дней, девушка поспешила отогнать.
– Бересклет? – слегка нахмурился Березин, окинув её внимательным взглядом. Та только кивнула, но от сердца немного отлегло: если знает фамилию, то наверняка в курсе, кто она и зачем приехала. – В дом идите, там поговорим. Который из сундуков ваш?
– Вот… – Почему-то ощутив от этого смущение, Антонина кивнула на свой чемодан и потянулась за саквояжем.
Березин ничего на это сказал, даже бровью не двинул, лишь молча подхватил все пожитки, опередив нерасторопную от холода хозяйку. На узкой ручке небольшого чемодана его рука целиком не поместилась, только три пальца.
– Провожу. Спасибо, – кивнул он извозчику и остальным, двигаясь в сторону дома.
– Спасибо! – повторила за ним Антонина, улыбнувшись попутчикам.
– Удачи вам на новом месте! – ответил этнограф, и вскоре телега заскрипела, разворачиваясь в обратную сторону, а девушка поспешила за своим новым начальником на лесенку из прибитых мелких дощечек, которая тянулась вверх посреди ската.
Что ж, гостью не прогнали с порога и увели с продуваемой всеми ветрами улицы – не самый дурной поворот!
Хотя снаружи небо хмурилось тяжёлыми серыми облаками и не радовало солнцем, внутри после улицы всё равно оказалось слишком темно, Антонина не потерялась лишь благодаря белеющей впереди рубахе Березина.
Они миновали пахнущее сеном и травами помещение, похожее наполнением на обыкновенный сарай, поднялись на несколько ступеней по крутой лестнице. Через низкий проём – Антонине низкий, а хозяину и вовсе приходилось сложиться в три погибели – прошли в первую комнату, узкую и тесную, а оттуда, ещё через одну дверь, шагнули в тёплую и светлую горницу.
Глаза уже вполне привыкли к сумраку, так что света пары небольших окон вполне хватило, чтобы спокойно осмотреться.
Свободные стены завешаны оленьими шкурами, на которые девушка глянула с подозрением, но они казались достаточно пристойными и насекомыми как будто не кишели. Слева в углу большая печь, сейчас холодная, – странная, сложная, с металлической топкой, выполнявшей роль плиты, и каменной стеной позади, в которой прятался дымоход. На полках и на печи – всяческая утварь, половине которой городская девушка не знала точного названия. Рядом с печью небольшая закрытая дверь в соседнюю комнату или ещё один чулан.
В простенке между окнами стол с четырьмя массивными стульями – без скатерти, но чисто выскобленный. В красном углу пара тёмных икон без лампадки – набожностью хозяин дома явно не отличался, но традиции уважал. Под ним небольшая бочка на четырёхногом табурете, под которым белело блюдце – кошку он, что ли, держал? Пара сундуков под окнами, ещё один угол занимал книжный шкаф, заставленный очень плотно и явно собранный с тщательностью, не для красоты. Четвёртый и последний угол занимала большая кровать на высоких ножках, аккуратно убранная и рассчитанная, верно, на супружескую чету, но, с учётом размеров хозяина, не казалась излишеством и для него одного.
В доме пахло кисловато и резко, но не противно, просто – странно. Шкуры, дерево, отголоски приготовленной еды – не сейчас, давно, – смутно ощущалось что-то дразняще-приятное. Запах жилого дома. Неплохого, наверное, если не вспоминать, что ожидалось на его месте полицейское управление.
– К столу садитесь, чай согрею, – велел хозяин, поставив сумки при входе, и Антонина решила не спорить. И раздеваться пока тоже не стала.
