– Ссыльный ссыльному рознь, душегубов лютых нет, ворьё да дурьё, как оно себя называет – политическое. Да и посёлок их на том берегу своими порядками и своим умом живёт. К тому же ну обчистит кто дом того же градоначальника, и куда с добром награбленным подастся? В тундру? Я тут два раза зимовал уже, всякое было, не стану врать, как в любом людском городе. И воруют, бывает, и драки, с поножовщиной даже. Чукчи – народ горячий, подраться любят, да и горожане не тетёхи, суровый люд. Но это же другое.
– Отчего же? Мёртвому разницы нет, в драке ему голову разбили или яду подсыпали.
– Мёртвому – да, а живому – есть. Исподтишка тут не убивают, кошель на базаре не подрежут – не только базара, но и ловкачей таких нет. Всё… проще как-то, что ли. Если и случится что, почти сразу ясно, кто виноват. Может, не всегда, но у полиции не много работы… Так, вот мы и прибыли!
Поскольку каменные дома сразу остались позади, Антонина не надеялась всерьёз, что полицейское управление обнаружится в каком-то солидном, достойном строении. Да она вообще не задумывалась о том, куда именно едет! Но, видимо, в глубине души оставалась некая робкая неоформленная надежда, потому что при виде очередной тёмной избы, неотличимой от соседних, девушку настигло глубокое разочарование.
Сравнительно небольшой, но крепкий домик не имел даже таблички, и если бы телега не остановилась возле него, Антонине и в голову не пришло бы искать здесь рабочее место служащего в солидном чине – всё же полицейский исправник, не городовой. Те же сваи, те же маленькие оконца, тот же скат, ведущий к воротам, распахнутым настежь. На маленьком и пустом дворе возился единственный мужчина, который лопатой грузил в тачку уголь из большой груды.
При виде этого человека Антонина не могла не отметить остроумия данного местными прозвища: и правда, белый медведь. А вот мысленно примерить к нему полицейский мундир оказалось затруднительно.
Белоснежно-седой, с растрёпанными недлинными волосами и короткой густой бородой, Сидор Кузьмич Березин имел к тому же крупное сложение, больше приличествующее былинному богатырю или уж на худой конец – кузнецу. Рослый, с могучими плечами, на которых натягивалась при движении потрёпанная льняная рубашка, мокрая на спине от пота и чёрная впереди – от угольной пыли. Закатанные рукава открывали перевитые венами предплечья, а в широких ладонях черенок лопаты казался прутиком.
Извозчик зычно крикнул что-то гортанное, медведь выпрямился и лёгким движением вогнал лопату в угольную груду, окинул внимательным взглядом приехавших.
– Что случилось? – спросил он спокойно. Голос его оказался под стать наружности: низкий, густой, хрипловатый.
Исправник подобрал лежавшую на краю сходней грязную тряпицу и, пытаясь обтереть ею руки, двинулся к телеге, откуда спускались этнограф с помощником.
– Добрый день, Сидор Кузьмич. Мы вот вам нового сотрудника привезли, – сообщил Георгий Кузьмич, помогая девушке сойти на землю.
Замёрзшие ноги ещё и затекли, оттого едва держали, но Антонина постаралась улыбнуться и выпрямиться.
– Зд-дравствуйте, – еле слышно сумела выдавить она: от холода челюсть почти свело.
К окоченелости и усталости добавились ещё и растерянность, и неуверенность, и страх даже, словно она не с человеком рядом стояла, а вправду – с медведем, которому надо объяснять что-то про своё направление на службу и право здесь находиться. Он успел приблизиться и возвышался сейчас не только над Антониной, но и над остальными мужчинами. Большой, хмурый, грозный…
