Этот голос отозвался во мне тупой болью.
Второй. Надрывный, истеричный. Отдающий ароматом крови, который будоражил мой спящий разум и путал его дымкой хищного желания.
Кто бы там ни был, его хотелось убить. Растерзать на мелкие кусочки, чтобы они сгнили на солнце. И я бы сделал это, если бы только мог пошевелиться.
Что это было?
Цепи? Ни одни цепи не были способны удержать меня.
Но состояние было такое, словно из меня достали скелет, оставив только шкуру.
Я не ощущал ни рук, ни ног. Только голову. Потому что вся боль была сосредоточена именно в ней.
Было противное ощущение, словно из моего черепа сделали емкость, наполненную кислотой, куда опустили мозг.
Ощущение не из приятных.
Я пытался двигаться. Хотя бы просто начать моргать. Но ничего не получалось.
Не получилось даже зарычать от злости на эту досаду.
Только в голове стало еще больнее.
И эта боль была единственной, что показывала, что я еще не умер.
— Выпускай его — или мы все помрем самой страшной смертью!
Сме-е-ерть. О да-а-а.
Эти мысли отдавались во мне сладостным томлением.
Это то, что я любил.
То, что делал с удовольствием, погружаясь в эту жажду всем своим хищным существом.
Я стал смертью для многих за то время, что успел прожить.
Но теперь было ощущение, что смерть подбиралась ко мне…кралась легкой неслышной поступью, путая мозг и не позволяя мне ничего понять.
Чем меня держали?
Я не мог даже нахмуриться, словно каждую мышцу в моем теле отключили от соединения.
— Не стоит драматизировать. Опасность уже позади.
Этот голос отдавал почти ледяным спокойствием. Не повышался ни на единую ноту, выражая только полную уверенность в том, что происходит.
А я пытался принюхиваться, потому что, кажется, это единственное, что работало во мне с прежней силой.
Вот только можно ли было доверять собственным ощущениям и тем запахам, которые я выхватывал из общей массы, раскладывая их по степени угрозы для меня?
Потому что они давали понять, что угроза была самая прямая.
Первый аромат, который я ощутил, был искусственный. Безликий.
Как белая твердая масса, слепленная машинами. Люди называли ее пластиком.
Дурной запах. Он не нравился мне.
Но было ощущение, что именно он был настолько близко, что окружал меня коконом, пытаясь скрыть все прочие запахи за своими тисками.
Что же было еще?
Лекарства?
Что-то едкое и раздражающее. Слишком резкое и неприятное.
Но то, то манило меня и будоражило,— это аромат крови. Отчетливый и яркий.
Его я ощущал даже через этот запах пластика и медикаментов.
Хотелось зарычать и облизнуться. Но тело не слушалось меня совершенно, словно его и вовсе не было.
— Опасность всегда будет рядом, пока Нулевой жив!
Гребаный второй голос!
От него несло буквально истерией, отчего хотелось размазать по стенке того, кому он принадлежал.
Странно, что я не мог ощутить своим звериным нюхом, кто именно это был.
Человек? Только они способны испытывать страх настолько сильный, что начинали совершать безумные, совершенно глупые поступки. Становиться жалкими в желании спасти свою шкуру.
— Нулевой ушел. Вы сами это видели. Поэтому смысла отправлять за ним Восемнадцатого нет.
Первый голос был настолько спокоен, что я бы восхитился им, если бы только мог почувствовать.
Меня окружали люди или призраки?..
— Смысл есть всегда, пока война идет! И в этот день фортуна не на нашей стороне!
— Если вы о вашем ранении, то не вижу никакой опасности для жизни. Я осмотрю рану, как только буду свободен.
