– Налей «Хантер Рэй».
– Такого не водится, приятель. – Хмыкнул неухоженного вида мужчина за сорок. Словно я попросил стакашку тыквенного латте.
– Тогда «Крон Ройал».
За год, проведённый в Канаде, я пристрастился не только к кленовому сиропу, пирожным нанаймо бар и гонорару в миллион долларов. Но и к истинному северному виски, прародителю всего хорошего на этой планете. Я и забыл, что в Чикаго предпочитают компанию «Джека Дэниэлса» или «Джима Бима», что позабавило моего нового знакомого. Он расплылся в улыбке, такой же сальной, как и его волосы.
– Так ты из кленового штата? Боюсь, приятель, за этим добром тебе придётся ехать обратно в Канаду. У нас здесь наливают старый добрый американский виски.
Что ж, раз я больше не в «Монреаль Канадиенс», не в Квебеке и даже не на полпути туда, то пора снова привыкать ко всему чикагскому. К пробкам в Чикаго-Луп, грубиянам в очередях и слабому виски.
Перед моим носом дзынькнула стопка, в которую полился фонтан чего-то бронзового. Во рту тут же пересохло от желания поскорее прочувствовать весь вкус этой ядрёной жидкости. Ошпариться градусами, утопить мозги в пьянящем вареве из солода. Бармен долил ровно на два пальца и собирался припрятать бутылку, но я остановил его:
– Оставь.
– Плохой день, приятель?
День определённо не задался, раз в половине второго я сижу на липком стуле в пустом баре, приятельствую с барменами и подумываю об убийстве – в мои планы входило прикончить эту бутылку до самого дна. Прилично набраться, чтобы стало совсем неприлично.
Если только так можно заглушить боль в колене и пустоту в душе, то кто я такой, чтобы думать о каких-то приличиях?
– Это Шон. Меня нет дома или я просто не хочу отвечать. Оставьте сообщение после сигнала, и, может быть, я вам перезвоню.
– Шон, это я. Мы столько говорили, но так многое не сказали друг другу. Во всех семи тысячах языков, наверняка, не хватит слов, чтобы мы наговорились до хрипоты. Я бы никогда не устала болтать с тобой, даже если бы язык занемел, рассыпался в пыль или опух, как твоё ухо в ту нашу вылазку на Орленд Гров, помнишь? Та оса пережила инфаркт, унося от твоих криков свои крылышки.
Я так люблю тебя, Шон. И буду любить всегда, где бы ты ни был сейчас. Ты – мой вросший ноготь. От тебя каждый шаг отдаётся болью, но я продолжаю шагать. И ни за что на свете не вырежу тебя из-под кожи. Никогда.
Что нужно бугаю в девяносто кило, вроде меня, чтобы набраться средь бела дня? Бутылка «Манхэттена», раздолбанная жизнь и кромешное отчаяние.
По контракту «Монреаль Канадиенс» не обязывали, но настоятельно рекомендовали всем игрокам придерживаться режима в течение игрового сезона. В межсезонье – хоть упейся и отравись бургерами, но во время матчей ты должен быть в форме. Чтобы развивать скорость стрижа, бить точно в цель и не умереть на льду от нагрузок. Это не мешало парням время от времени пропускать по бутылочке пива или чего покрепче, но все мы знали меру. Хоккей нам был дороже лёгкой головы вечером и тяжёлой по утрам.
Вэлери воротила от меня нос, если я позволял себе лишние несколько глотков, а в последние месяцы маминой болезни даже отец отказался от любимого «Будвайзера» по пятничным вечерам. Чего только мужчины не делают ради тех, кого любят, даже если эти «те» уходят безвозвратно.
Но больше меня не удерживали никакие обязательства. Ни успешного хоккеиста, ни покладистого сына, ни послушного парня. И к четырём часам я уже не различал, где заканчивается барная стойка и начинается стена. Сальные пакли бармена уже не чудились мне скользкими змеями, а пустота бара смешивалась с пустотой сердца, а, как известно, минус на минус даёт плюс.
