«Всё» означает «что угодно». Ограбление, убийство, знакомство, которое способно изменить жизнь, быстрый горячий секс с потрясающей сеньоритой, в сумочке которой лежит заряженный револьвер.
Но первым моим мексиканским впечатлением стала жара. Я пересёк кондиционированный зал аэропорта, стеклянные двери плавно разъехались в стороны, и я ощутил тугую стену горячего воздуха, вставшую на пути. Она была такой осязаемой, что возникало ощущение эластичности окружающей среды. Казалось, что по мере твоего продвижения воздух медленно подаётся назад и, сделав определённое количество шагов, ты достигнешь критической точки, после чего тебя отбросит назад.
В сквере напротив что-то стряпалось и продавалось прохожим. Вился дымок, струились ароматы жарящегося мяса, незнакомых специй и соусов. Из больших и маленьких динамиков, расставленных на прилавках, лились мелодии. Сальса, меренге и танго плавно смешивались и образовывали музыкальные круговороты. Прямо на улице, в тени раскидистых деревьев, бодрые сеньоры пенсионного возраста кружили под музыку своих сеньор.
На противоположной стороне площади тоже вился дымок, звучала музыка. И там танцевали, жарили, пекли, покупали и съедали на ходу не хуже, чем здесь.
Вокруг торговцев толпился народ, и, помнится, меня это поразило. Казалось невозможным думать о еде в такую жару. В списке необходимых вещей в данный момент провизия должна была находиться где-нибудь в самом конце.
Происходящее не укладывалось в голове, не находило себе места в моей системе координат. Совершенно машинально я отметил, что люди вокруг меня не просто перемещались и жевали. Они проделывали всё это, пританцовывая под музыку.
Такой Мексика предстала передо мной. Такой, какая она и есть, ─ знойной, весёлой, поющей, эмоциональной, вечно жующей на ходу кукурузную лепёшку. Я быстро адаптировался. Спустя пару дней я уже и сам уплетал los tacos ─ горячие маисовые лёпёшки тортильяс, на которые кладут ломтики жареного мяса, или поджаренный с овощами фарш, или потроха, или нарубленные chorisso (мексиканские колбаски). Всё это обильно приправляют нопалями (кусочками жареного или маринованного кактуса), лимонным соком и огненной сальсой.
При этом я научился не обращать внимания на жару и незаметно для себя легонько покачиваться в такт острой, как перчики халапеньо, и в то же время нежной, как первый поцелуй, латиноамериканской музыке, льющейся со всех сторон.
Так я стал ещё одной струной в гитаре, на которой играл этот безумный, непредсказуемый, опасный, бедный и вместе с тем жизнерадостный город – Мехико.
Открыв массивную дверь подъезда, мы оказались в вечерней уличной толчее. Людской поток, текущий по лице Букарелли, был настолько широким и плотным, что, открыв дверь подъезда, требовалось выждать несколько секунд, чтобы примериться и нырнуть в него.
Чистильщики обуви орудовали щётками, как цирковые жонглёры горящими булавами. Продавцы шумно предлагали свой товар прохожим. Сотни тортильяс летели на противни, переворачивались, заполнялись кусочками щипящего на тех же противнях мяса, острыми приправами, пюре из тушёной фасоли, обжаренной макотью кактусов.
Один из торговцев ─ смуглый, почти совсем чёрный Хуан Карлос, которого все называли Негро, увидел нас и махнул рукой.
─ Como estan amigos!* ─ приветствовал он нас.
Негро знал несколько английских фраз, а я, в свою очередь, уже освоил испанский настолько, чтобы изъясняться односложными предложениями. Это пробудило дружелюбное отношение со стороны окрестных продавцов. лос такос.
