При этом нас самих выходных регулярно лишали. В воскресенье обычно устраивали паркохозяйственный день, и мы, облачившись в танковые комбинезоны, без энтузиазма возили щётками по броне пусковых установок.
Танкачи на нас были такими ветхими, что, в принципе, можно было воевать без ракет. Выстроить нас перед неприятелем в перемазанных солидолом дырявых бушлатах, давно потерявших цвет и форму, заношенных многими поколениями служивших до нас солдат, с обгорелыми в печках обшлагами рукавов, с вылезающим бесформенными клочьями из дыр ватным утеплителем…
Любой неприятель принял бы нас за нечистую силу и с такой первородной силой навалил в штаны, что любо-дорого было бы посмотреть.
Кормили нас три раза в день. Понятное дело, в столовую мы опять же «прибывали» строем и пели про счастливого солдата, у которого имелось всё, что нужно для солдатского счастья: выходной, девушки, эскимо.
Поющие подразделения повзводно выстраивались перед пунктом приёма пищи. При этом мы продолжали маршировать на месте, ожидая команду: «Стой! Раз-два».
Маршируя, принюхивались к запахам из столовой, определяя, что на обед. Если улавливали тяжёлый запах варёного коровьего вымени, настроение портилось. Столовые начальники часто безнадёжно портили вермишель или пшённую кашу этим субпродуктом.
В армии мы постоянно испытывали два сильных чувства: чувство голода и чувство недосыпа. Но каким-бы голодным я ни был, есть варёное вымя я так и не смог себя заставить. Оно отвратительно пахло, и, стараясь не дышать, мы старательно выковыривали его из вермишели. К сожалению, вермишель после этого сильно сокращалась в количестве.
Мясо крали все кому не лень, до нас оно не доходило, а чтобы снабдить организмы солдат положенным по армейским инструкциям количеством белка, в каши обильно добавляли размороженное и сваренное коровье вымя.
Когда наши носы не улавливали запаха вымени, настроение улучшалось и даже маршировать на месте было не так противно, как обычно. После команды: «Стой! Раз-два» мы переставали тупо колотить подошвами по асфальту и замирали, пожирая глазами вход в столовую.
Чтобы войти в это святое место, следовало дождаться команды дежурного по части: «Головные уборы снять! Справа, слева по одному в столовую бегом марш!»
Заслышав это, проголодавшийся личный состав церковно обнажал головы и двумя муравьиными потоками ─ слева и справа ─ забегал в помещение.
Если кто-то слишком возбуждался близостью пищи, забывал обнажить голову и снимался с места в головном уборе, следовали команды: «Отставить! Становись! На месте шагом марш!» ─ и всё начиналось заново.
За серьёзное нарушение дисциплины ─ к примеру, если кто недостаточно энергично маршировал на месте ─ всё подразделение могли отправить нагуливать аппетит вокруг плаца. Разумеется, опять же с песней про того сукина сына, который жрёт эскимо.
Пройдя предварительные мероприятия, мы наконец вбегали в храм Лукулла. Добежав до своего стола, каждый замирал, вытянув руки по швам. Здесь организовывалось новое построение. Все занимали места перед накрытыми столами и, не отрывая глаз от кастрюли с супом, трепетно ожидали команды: «Садись!».
После этого можно было наконец опуститься на стул. Но прикоснуться к сиденьям солдатские задницы обязаны были синхронно, аккуратно и, главное, без грохота стульями о пол. Неумение правильно садиться влекло за собой команду: «Отставить». Тогда всё начиналось заново. Задницы отрывались от стульев и тренировались достигать их единым бесшумным порывом, словно от этого зависела обороноспособность государства.
