Я надела хитон, такого же синего цвета, что и вуаль у меня на голове. Хитон подчёркивает бёдра, я выгляжу в нём старше. Я долго смотрю на себя в зеркало, пытаясь подражать грациозным движениям вчерашней крестьянки.
– Кора, ты готова? – Голос мамы раздаётся так ясно и отчётливо, будто она в моей комнате.
Я медлю ещё минуту, пытаясь привести в порядок причёску. Мне нравятся мои волосы. Они такого насыщенного каштанового цвета. Если бы ещё не эти медные пряди. Я всегда их прячу. Сегодня их скроет вуаль. Я выхожу из комнаты. Дельфины, нарисованные на стенах большой мраморной лестницы, словно оживают и быстро плывут рядом со мной. Их цвет идеально сочетается с цветом моей одежды.
Я вхожу в просторную приёмную залу, где в мою честь накрыт длинный стол, украшенный скатертью с позолотой и жёлтыми нарциссами, источающими тонкий аромат. Гости заняли свои места и в ожидании моего прихода потягивают сладчайшую амброзию.
Я сразу замечаю Афину. Она ловит мой взгляд и сурово косится на моих подруг. Их присутствие её явно раздражает.
– Они так хотели поучаствовать… – пытаюсь оправдаться я, но мой голос тонет в их громком смехе, похожем на кудахтанье переполошившихся кур, которых люди приносят нам в жертву на алтарях.
Я сдаюсь, опускаю глаза и сажусь за стол.
Рядом с моими подругами сидит Афродита. И, как всегда, разыгрывает спектакль, рассказывая неприличные истории о людях и богах:
– …они, значит, обнимаются и когда уже лежат рядом друг с другом… – доносятся до меня её слова вместе с озорным хихиканьем.
– Так, всё, хватит! – громогласно гремит мама у меня за спиной.
Мои подруги тут же перестают смеяться и вжимаются в стулья. Теперь они похожи на увядшие цветы с хрупким, не успевшим окрепнуть стеблем. Как они боятся Деметру! Я смотрю на Афродиту, раздражённо вздёрнувшую подбородок, и слова сами собой слетают у меня с губ:
– Ну расскажи ещё, пожалуйста!
Афина подносит ко рту канфар[5] и закрывает глаза, делая вид, что не слышит, а Афродита смотрит на меня понимающим взглядом. Я чувствую внезапную пустоту в желудке от её взгляда, от её застывших на мне голубых глаз. Я беру чашу с амброзией и залпом проглатываю содержимое.
– Деметра, пора уже дать ей жить своей жизнью… – кристально чистым голосом говорит Афродита, поглаживая свои длинные светлые волосы. – Девочка-то растёт…
– Брось, она ещё маленькая, – резко отвечает мама, стискивая мне плечи. – Она начинает нервничать.
– Ты когда-нибудь смиришься… – Афина наклоняется вперёд и смотрит прямо на Афродиту: – Ты когда-нибудь смиришься с тем, что не всех интересует твоя иллюзорная любовь?
– Она не иллюзорная, – Афродита выглядит обиженной. – Зачем ты так? Любовь бывает такой же настоящей, как мудрость…
– Неудивительно, что ты так говоришь, – отвечает Афина с таким презрением в голосе, что за столом внезапно наступает тишина. – Ты первая поддаёшься этой иллюзии. И делаешь вид, что не замечаешь, как Арес…
Афину прерывает удар кулаком по столу. Афродита смотрит на неё грозным взглядом и, кажется, готова запустить в неё чашу, которую держит в руке.
– Не надо ссориться, – говорит мама, отходя от меня и усаживаясь рядом с Афродитой. – Давайте прекратим этот спор, девочки ещё слишком молоды. И потом: многие из нас выбрали целомудрие, как Афина. Кора тоже останется целомудренной навсегда.
Мама никогда не упускает случая повторить это. Вечное целомудрие. Вот чего она хочет для меня.
