– А внуки? – спрашивает кухарку Даллор. – Тоже дармоеды?
– Лентяи почище папенек, – с готовностью подтверждает женщина. – От скотины горрт не родится… У Огюйста разве сынок толковый, в помощники градоначальника выбился. Зато бабник каких поискать! Сколько б ни зарабатывал, всё на девиц переводит. Вильен, Пигрона младшенький, университет в Эрносе заканчивает, вот он вроде неплохой паренёк, так ему двадцать пять всего, совсем мальчишка. Что из него ещё вырастет…
Вслед за кухаркой мы выслушиваем двух поварят, трёх служанок, экономку, личного слугу Винкера – строгого сухого мужчину немногим моложе хозяина, главного садовника и пятеро его подчинённых, двух кучеров, столько же работников при горртах…
Про фиалки нам рассказывает Белéра, экономка. Цветы доставили из Лéвезворда, ближе к ночи. Винкер всегда заказывал их в память о жене. В отличие от Олийши, женщина при упоминании цветов грустно и понимающе улыбается. Белера сама приняла букет у посыльного и поставила в вазу в половине одиннадцатого, она же и отнесла их в спальню хозяину. Печально усмехаюсь. Покойная супруга помогла не остаться безнаказанным убийству мужа.
Завершает опрос управляющий, спокойный и серьёзный молодой человек.
– Сло́ва доброго ни о ком не скажу, – выкладывает он. – Восемь лет служу, удивляться не перестаю. Старик, бывало, родню соберёт и начнёт распекать – долго, мол, лоботрясничать будете? Картинки, стишки, театры… Вот оставлю всё состояние приюту или питомнику горртов – попляшете! Те ему в ножки падают – батюшка родимый, сжалься, потяни нас чуток, вот мы соберёмся с духом – и!.. А сами наберут кредитов под будущее наследство – и дальше кутят. Олийша – видели уже красавицу? Всем швеям в Брэгворде задолжала. Перед дедом ковровой дорожкой стелилась, а с нами вела себя так, словно она уже хозяйка. Господин Винкер иной раз её нарочно унижал: «Хочу, дескать, посмотреть, до каких пределов можно гордость свою уронить». Девица терпела, на слугах после отыгрывалась. Хозяин всё примечал. Он не так жаден был, сколько его угнетало сознание того, что родные дети перед ним лебезят лишь ради денег. Если б хоть один из них возмутился, начал своё дело, пускай бы и прогорел, – хозяин порадовался бы и помог финансово. Кормить же тех, кто откровенно ждал его смерти, ему было противно. Сядет иногда, портрет покойной жены достанет и жалуется: «Как же так вышло, светлая моя, чем мы прогневали Всевышнего?»
Вздрагиваю. «Светлая моя»… Обычное ласковое обращение, но сердце колет.
Дальнейшие ответы управляющего слушаю в пол-уха. Ничего нового он всё равно не скажет. Ночью спал, сон крепкий, ничего не слышал. Дом охраняет защитный контур, свободно проходят лишь члены семьи и слуги, и то не все. У подручных садовника и обслуги горртов доступа нет. О смерти господина Винкера узнал от Ази́сты, служанки, – голосила так, что всех переполошила. Почему так поздно? Так хозяин частенько засиживался до утра, а после отсыпался, до трёх часов его будить было строго запрещено. Где личный слуга был? В смежной комнате, ждал, когда господин одеваться позовёт. Урфáйг без приказа никогда не заходил, слушался беспрекословно, потому и особым доверием пользовался.
Показания Азисты мы уже слышали – в обязанности служанки входило будить господина, если он залёживался. Как и ответы прочих: обычный день накануне, ночь без происшествий, после открытия факта смерти немедленно доложили старшему сыну, Пигрону, он уже оповещал остальных.
