Заботы, тревоги – все послано к черту.
Был месяц свободы – как счастья задаток…
Три женщины едут на север с курорта,
Используя отпуска жалкий остаток.
Они вспоминают, болтая друг с другом,
Как временно быт перестроили круто,
Насытились всем, что подарено югом, —
От вин до загара, от флирта до фруктов.
Гордячкой четвертую враз окрестили,
Она чужеродной в купе оказалась:
Недавно вошла.
И поскольку все пили,
То как человека ее пригласили,
Она ж «пузырек раздавить» отказалась.
– Простите, не нужно… Спасибо, не надо…
И вышла за дверь – тихо, словно украдкой,
Какая-то серая с первого взгляда,
Совсем незаметная, как куропатка.
Когда же, в поношенном стареньком платье,
Вернулась она и присела устало,
Обиженно женщины дали понять ей,
Что зря о себе она воображала,
Что, в общем, вести себя так не годится —
В компании портить другим настроенье,
Тем более – нечем пред ними гордиться,
Ее пригласили со всем уваженьем.
Вошедшая в поисках нужного слова
Смущенно-неловко оправила платье.
– Простите меня… Я из морга в Ростове —
Сыночка Сережу должна опознать я…
Но тел почти нету – одни только раны,
Кого-то найти – безнадежно и глупо…
А я все искала и перебирала
Останки чужих изувеченных трупов…
И все мне мерещатся эти завалы —
Во сне, наяву и бессонною ночью.
Чеченцев и русских война уравняла,
Куски сыновей я чужих повидала —
Средь них опознать не сумела сыночка.
И протрезвели курортницы сразу,
На спутницу глядя с немым состраданьем.
Она ж, подавившись последнею фразой,
Вдруг вся затряслась в безудержном рыданье.
Чеченская бойня троим не грозила,
Сынов не ждала ненасытная пропасть,
Но тщетно пыталась бессильная сила
Помочь им уйти от войны в беззаботность.
Невольно щадили те трое друг друга
И не были вовсе жестоки и черствы,
