Может быть, такую ненависть к несчастному «К» питал только я. После пожара я сильно ожесточился и много из-за чего раздражался. В приступы моей ярости можно было даже подумать, будто я болен чумой. Все бы так подумали и пристрелили меня, точно хромую лошадь в Средневековье, если бы не понимали, что эти перемены в поведении были вызваны тем, что я лишился сестры. Гарантии того, что я здоров, впрочем, все равно не было.
Четыре недели назад мы встретили сумасшедшего старика, который бежал из Нью-Йорка. Он выглядел, как сумасшедший. Он говорил, как сумасшедший. Он трясся, как сумасшедший. Он, очевидно, был инфицирован.
– Не идите в город, – повторял он и хлопал стеклянными глазами. – Не идите в город!
Оливия – женщина лет тридцати пяти, – не задумываясь, всадила пулю ему в сердце. Я так пока не умел. Эта миниатюрная женщина с темными волосами и грубоватыми чертами лица была нашим лидером.
В семь часов Оливия подняла всех на ноги, и мы двинулись в путь. Шли мы на удивление быстро – к полудню уже были далеко от места ночлега. Эта женщина превосходила всех нас по сдержанности, целеустремленности и жестокости. Уложить больного ребенка одним выстрелом для нее было раз плюнуть: на вторую неделю дороги она пристрелила своего сына и мужа, подхвативших Капсулу.
Я все ломал голову: хорошо это или плохо? Хорошо – для нее, плохо – для остальных. Я не знал, всегда она была такого мнения о ценности человеческой жизни, или тут поработал апокалипсис, но ее девизом была следующая фраза: «спасется только тот, кто достоин жить». Такую хорошо бы написать на поздравительной открытке. Оливия была не из тех лидеров, кто стал бы возвращаться за отставшими. Здесь каждый был за себя, и это пришлось принять.
Мы не знали точного времени, но, судя по сумеркам, около восьми часов вечера. До берега реки оставалось минут десять бодрого хода.
Все так и было бы, если бы не…
Внезапно со стороны реки материализовалась фигура. Человек. Женщина. Она судорожно подергивала правой рукой. Я не мог ее разглядеть, но быстро догадался с кем, а точнее, с чем мы столкнулись.
– Вот черт, – тихо выругался я себе под нос.
Из темноты выползли еще двое, трое, четверо. Они появлялись из ниоткуда, окружая нас со всех сторон, как призраки, и становились рядом друг с другом, образовывая замкнутый круг.
Я в очередной раз почувствовал себя загнанной в ловушку овечкой.
– Черт, черт, черт!
Мертвенно-бледные лица были усеяны язвами, а тела покрыты струпьями. Зрелище из себя они представляли отвратительное. Я никогда не смогу спокойно спать.
Мы оказались в почти безвыходной ситуации. Остаться – значило быть сожранным зомби, бежать – значило быть сожранным зомби. Они окружили нас, а это было очень плохо.
Неожиданно Оливия открыла огонь.
Что бы с нами не происходило, это правильно.
Макс Фрай
Эйприл
Хотите оценить всю масштабность катастрофы? Население Нью-Йорка совсем недавно превышало восемь миллионов человек, а сейчас нас осталось не больше четырех тысяч. При этом четверть – беженцы со всего континента.
Люди умирали один за другим, – в их числе мои друзья – а я беспокоилась о своем коте. Эйприл Янг отличалась от других во все времена: как в хороших так и в плохих смыслах.
Эйприл Янг – это я.
Когда кошачий корм заканчивался, я покидала квартиру и шла по Орлеан-Стрит к зоо-магазину. Проделывала это один раз в две недели. Сегодня именно тот день, когда я отправилась за едой для Симбы.
