Они многое не расскажут своим сыновьям, но поведают о своих подвигах, заслугах и геройстве. Поведают о том, чего не было, а истину прикроют, утаят. Расскажут занимательную историю, порадуют их. И сыновья будут гордиться отцами, захотят быть похожими на них, захотят однажды стать такими же.
Не для всех ожидание обернулось радостью. Многие, так и не дождавшись своих мужей и отцов, с тяжелой ношей возвращались домой, оставались наедине, убитые горем. Оставшись без мужей и добычи, вдовы с ужасом осознавали, что не переживут зимы.
Исгерд выпрыгнула из причалившей ладьи и, закинув круглый щит за спину, направилась в город.
– Здравствуй, Исгерд.
Вздрогнула и бросила резкий взгляд на девушку, стоявшую у причала. В сложенных перед собой руках она перебирала черные четки с маленьким крестиком. Большие хлопья снега ложились на ее драгоценный плащ, скрепленный спереди фибулой, из-под которого выглядывала теплая туника. Девушка была одета теплее, чем обычно.
Исгерд смерила ее недобрым взглядом и молча пошла дальше.
Хольгер вышел из ладьи, раздал несколько распоряжений и направился в город. Девушка, стоявшая у пристани, окликнула его.
– Хельга? – Изумление на лице. – Что ты здесь делаешь?
– Разве я не могу встретить мужа здесь?
Хольгер раскинул руки и, подойдя к ней, холодно обнял, без значения, без чувства.
– Вас вернулось так мало…
– Не начинай.
Отстранился от нее, она удержала его за руки.
– Да как же не начинать, если половина не вернулась?
– Две трети, – сухо сообщил Хольгер, не взглянув на нее.
Направился в город.
– Я знаю, почему ты так ко мне охладел.
Остановился, но не обернулся. Годами они не могли зачать ребенка. Звали по ее просьбе христианских монахов: они сутками читали над ней молитвы, но не совершили чуда, в которое она верила. Обращались к знахарям: они поили обоих горькими отварами, вызывая тем приступы острого недомогания. Прибегали к помощи старых колдунов, но Хельга боялась их, открещивалась. Хольгер отчаялся, Хельга продолжала молиться и верить, что однажды сумеет понести.
– Сколько это уже длится? – спросила она.
– Я уже смирился.
– Не правда!
– Мне плевать.
– 1783 дня и это утро со дня нашей свадьбы.
– 1786 дней, Хельга. Но я по-прежнему тебя люблю.
– Тебя всё чаще нету дома, Хольгер.
Обернулся. На пристани уже никого не осталось. Они стояли вдвоем под молочным снегопадом, неотрывно глядя друг на друга сквозь крупное зерно, сыплющее с неба.
– Ты же знаешь, что я это делаю для семьи.
– Для какой семьи?
– Для нас с тобой.
– Хольгер, я уже не помню, когда в последний раз мы спали с тобой в одной лежанки. Такая, по-твоему, должна быть семья? Ради такой, по-твоему, семьи нужно надрываться где-то вдалеке? Ты постоянно пропадаешь в своих походах. А я месяцами чахну здесь одна. И я уже не знаю, чего мне ждать: то ли когда ты вернешься на своих ногах, то ли когда тебя притащат на щите.
– Ты знаешь, почему я это делаю. Знаешь, но всё равно возвращаешься к этому разговору. А я не хочу больше об этом говорить. Никогда. В конце концов, я не за этим вернулся домой.
– Сколько людей бессмысленно убито?
– Нет. Не бессмысленно. Мы принесли их в жертву этому золоту.
– Ради чего?
– Ради нашей жизни.
– Пора остепениться, Хольгер. Я каждый день молилась Богу, чтобы удержать тебя, и…
– Значит, твой бог слаб, как и его служители.
– Бог мудр, Хольгер. Ибо он услышал другую мою просьбу.
Хольгер застыл, глядя на улыбающиеся губы Хельги.
