«Да, это связано с огромными затратами, напряжением великих талантливых руководителей, могущих в короткие сроки построить могучее государство, которым столетиями будет гордиться народ», – не раз говорил Аристотель Александру Македонскому, у которого он был учителем.
«Истина всегда дороже», не раз говорил Аристотель и в знаменитой фразе «Платон мне друг, но истина дороже», дал понять своим ученикам, что им надо держаться правды, а дешёвые лживые лозунги, транспаранты, знамёна и прочая атрибутика так любимая ленинцами-марксистами обещающим народу далёкое счастье, как «как пучок зелёной травы перед идущим ослом», рано или поздно приводят к краху их создателей.
Платоновскую «идею» с превеликим удовольствием подхватили коммунисты-ленинцы и вдалбливали её, вдалбливали, вдалбливали народу страны пока население совсем не обнищало, а магазины стали пустыми. Тогда, кучка руководящих проходимцев и обнаглевшие христианские идеологи, принялись обещать райскую загробную жизнь всем живущим и верующим, но не срослось. Как в строках французского поэта Бернаже:
Честь безумцу, который навеет
Человечеству сон золотой.»
Закончил свой пафосный монолог шеф-повар, перед маленькой аудиторией в подсобке, состоящую из десяти солдат чистящих картошку.
– Но не срослось, не срослось, – бормотал себе под нос Хлеборез, помешивая целой рукой скользкие картофелины в баке с водой.
«Дорогу осилит бесцельно идущий и сияющее счастьем наполнится звёздная пустота и вытеснит вселенскую печаль никчемного бытия». – Любил повторять себе Лёва.
Косоглазому Кроке, Платоновская идея всегда импонировала, рассказывай сладкие сказки народу о прекрасном будущем и все тебя любят и уважают, платят немалые деньги, отдыхаешь часто на курортах, от переутомления и умственного напряжения, от забот «о счастье народном в далёком будущем». Но время пролетает так быстро и надо, что-то объяснять электорату почему они по-прежнему бедные не смотря на упорный труд… могут и побить, или даже убить. Дикий русский народ, дикий.
Важный шеф-повар, (с позывным «Барин», за его величавую дородность и неустанную нравоучительность к своим подчинённым) не уставал удивляться каждый раз глядя на временно подаренного ему волонтёра, которого он сходу прозвал про себя «Холоп» несмотря на то, что окружающие окрестили приблудившегося гражданского Хлеборезом, видимо за то, что тот беспрерывно что-то грыз кривыми зубами.
Холоп был средненького телосложения, как говориться «не большой и не маленький». Его круглое волосатое, слегка скособоченное лицо выражало заискивающую преданность, а выпуклые мутные глаза были так широко расставлены, что казалось они росли по бокам черепной коробки. Большой рот с толстыми вытянутыми в ширину губами стремился разрезать лицо на две самостоятельные части. Маленькие ушки также были задвинуты за скулы и низко опущены. Создавалось впечатление, что кто-то стянул ему кожу на затылке и так оставил. При этом зрачки его чёрных глаз обладали прелестной особенностью, (видимо из-за большого расстояния между ними), когда правый зрачок поворачивался вправо то левый следовал за ним с секундным опозданием, и торопясь за правым, проскакивал предполагаемый фокус и останавливался лишь упёршись в край зеницы. От этого никогда нельзя было понять куда он смотрит, на собеседника или ему за спину.
Не смотря на все эти отталкивающие на первый взгляд внешние уродства физиономии, шеф-повару волонтёр-недотёпа Лёва сразу чем-то понравился. Возможно тем, что у Хлебореза был протез вместо кисти левой руки, (у Барина тоже не хватало двух пальцев на правой руке, потерянных на передовой), и они как бы были чем-то схожи, как родственники. Отчасти за его щенячью внешнюю преданность, выражающуюся в поминутном заглядывании в глаза, как бы чего-то ожидая от своего господина. Сутулая напряжённая фигура Холопа показывала сиюминутную исполнительность приказаний шеф-повара, раскачивалась от усердия, но при этом Лёва никогда не торопился к выполнению этих приказаний. Покатые плечи и короткая шея подчёркивали его видимую холопскую кроткость. Худые ноги Холопа были слегка подобострастно согнуты и заканчивались весьма длинными ступнями, как у кенгуру. Он подпружинивал на ступнях стоя на месте, как коляска на рессорах и как бы всегда был готов отпрыгнуть в сторону, в случае непредвиденного нанесения удара пинком от хозяина.
