Суд прошел как во сне. Он даже не услышал толком слова приговора. Лишь когда конвоиры стали надевать на него наручники, до него стало что-то доходить. Наручники в СССР надевали только тем осужденным, кто был приговорен к смертной казни. Артем быстро глянул в зал и увидел падающую в обморок мать и подхватывающего ее отца с черными кругами под глазами. Взглянул в лицо конвоиру и одними губами спросил: «Расстрел?» Тот только кивнул и зачем-то пожал плечами: мол, я ни при чем.
Потом время словно понеслось вскачь: снова КПЗ, где он теперь уже в отдельной камере. Потом этап в «столыпинском» вагоне до Ленинграда – тоже в отдельном купе, воронок до Крестов, камера-одиночка в специальном крыле тюрьмы. Лишь в нескольких тюрьмах СССР приводили смертный приговор в исполнение. Одна из них – ленинградские Кресты.
Несколько камер в самом конце коридора были отделены специальной решеткой – камеры смертников. Сама хата, как здесь говорят, крохотная, две шконки одна над другой, но Артем в ней один, верхняя пока свободна. У двери унитаз как в общественном туалете – железный, вделанный в цемент пола, рядом – раковина. Под окном крохотный железный столик, опять же вцементированный в пол. Окно с несколькими рядами решеток разного размера и видом на соседнюю сплошную стену. Последнее его пристанище не земле. Но Артем был готов сидеть здесь всю жизнь, поскольку очень хорошо понимал, что выход из этой камеры означает для него только одно – смерть.
Нет, не буквально, конечно. Поскольку каждую ночь его выводили на прогулку. Смертников почему-то выводят на прогулку только по ночам, когда остальные зэки спят. Наручники надевают в камере, ведут длинными коридорами, всегда одним и тем же маршрутом – в прогулочный дворик, расположенный где-то на крыше здания тюрьмы. Это точно такая же камера с цементной «шубой» на стенах, только вместо потолка – решетка, за которой – небо. В этой камере тебя запирают, и «гуляй». А в небе звезды, и на них можно смотреть, если нет облаков. Можно дышать свежим воздухом, можно подтягиваться на решетке, подпрыгнув, если охранник, ходящий сверху, не начнет ругаться. Большинству из них все равно, если нет начальства. Можно просто ходить, слушая звуки большого города, приглушенные, но не исчезнувшие в ночи. Никогда раньше не думал он о том, какое это счастье! Права, права пословица – все познается в сравнении. Разве мог он представить раньше, что пределом его дневных мечтаний будет ночная прогулка в цементном дворике с решеткой вместо крыши и длиною в час? Опять же если охране не надоест раньше.
Летели дни, потом месяцы. Расстрел – это большая бюрократия, дело совсем не быстрое, и есть еще много места для надежды на изменение приговора. Сначала можно написать кассационную жалобу на приговор районного суда в областной суд. Что он и сделал. Там ее рассматривали два месяца и решили, что приговор вынесен правильно. Но и это еще не все. Следующая инстанция – республиканский суд. Там с жалобой возились целых пять месяцев, тоже оставив приговор без изменения. Видно, дядя убитого Артемом амбала изо всех сил жал на все педали, а областной партийный начальник – это очень большая шишка. Если у тебя, конечно, нет знакомых повыше. У Артема не было. Поэтому он просто ждал и надеялся на чудо. Но чуда не случилось. Дальше – жалоба в Верховный суд СССР. Эти управились на удивление быстро, хотя была надежда, что они затянут дольше всех. Но уже через месяц пришел отказ в пересмотре дела.
