– Конечно, в этом есть смысл… – В свою очередь согласился Марк.
– Обед подан, – объявил слуга.
– Да, – изрек Фиверстоун, когда они уселись, – никто не любит, когда его враги ведут себя вежливо. Что бы делал бедный Кэрри, если бы наши мракобесы подались влево?
– Что ты, Дик, – ответил Кэрри. – Я сплю и вижу, когда же наступит конец этим распрям. Работать некогда!..
Фиверстоун расхохотался. Смех у него был поистине мужской и очень заразительный. Марк почувствовал, что лорд начинает ему нравиться.
– Работать? – переспросил Фиверстоун, не то, чтобы подмигивая, но все же поглядывая в сторону Марка.
– Да, у нас есть и собственная работа, – ответил Кэрри, понижая голос, чтобы показать этим, что говорит всерьез. Так понижают голос, когда речь заходит о вере или о болезнях.
– Не знал за вами, не знал, – Фиверстоун сделал удивленное лицо.
– Вот видите! – воскликнул Кэрри. – Или спокойно смотри, как все разваливается, или жертвуй своей научной работой. Немножко еще разгребу – и сяду за книгу. Все уже готово, продумано, только пиши.
Марк никогда не видел Кэрри обиженным, и ему становилось все веселее.
– Понятно!.. – иронично вздохнул Фиверстоун. – Чтобы колледж оставался на высоком уровне, лучшие его умы должны забросить науку.
– Вот именно!.. – начал Кэрри и замолчал, ибо Фиверстоун снова расхохотался.
Бэзби, прилежно занятый едой, тщательно отряхнул бороду и произнес:
– Да, в теории это смешно. Однако, по-моему, Кэрри прав. Предположим, он уходит со своего поста, удаляется в келью. Мы бы имели блестящее исследование по экономике…
– Я, простите, историк, – заметил Кэрри.
– Ну, конечно, по истории, – ничуть не смутился Бэзби. – Итак: мы бы имели блестящее историческое исследование. Но через двадцать лет оно бы устарело. Работа же, которой он занят теперь, принесет колледжу пользу на очень долгое время. Перевести институт в Эджстоу! Как вам это? А? Я говорю не только о финансовой стороне, хотя по долгу службы с ней связан. Вы представьте себе, как все проснется, оживет, расцветет! Может ли самая лучшая книга по экономике…
– По истории, – подсказал Фиверстоун, но на сей раз Бэзби не услышал.
– …по экономике, – повторил он, – сравниться со всем этим? А?
Доброе вино уже делало свое доброе дело. Все мы знаем священников, которые рады забыть о своем сане после третьей рюмки. С Бэзби все обстояло наоборот: именно в этот момент он о своем сане вспоминал. Священник, уснувший летаргическим сном тридцать лет назад, обретал странную, призрачную жизнь.
– Вы знаете, – вещал он, – что правоверием я не отличаюсь. Но если понимать религию в широком, высоком смысле, я не побоюсь сказать, что Кэрри делает сейчас то, чего не сделал никакой Джоэл.
– Я бы не стал употреблять таких слов, Джеймс, – скромно заметил Кэрри, – но…
– Конечно, конечно! – перебил его Бэзби. – У каждого свой…
– А кто-нибудь узнал, – спросил почтенный гость, – что именно будет тут делать институт?
– Странно слышать это от вас, – Кэрри удивленно посмотрел на него. – Я думал, вы там свой человек.
– Наивный вы, что ли? – повернулся к нему Фиверстоун. – Одно дело – свой, другое дело – чем они занимаются.
– Ну, если вы имеете в виду частности… – начал Кэрри.
– Знаете ли, Фиверстоун, – перебил его Бэзби, – вы разводите таинственность на пустом месте. На мой взгляд, цели института совершенно ясны. Он впервые в истории занимается прикладной наукой всерьез, в интересах нации. Один размах говорит за него. Какие здания, какой аппарат!.. Вспомните, сколько он уже дал промышленности. Подумайте о том, как широко он использует таланты, и не только научные, в узком смысле слова. Пятнадцать начальников отделов, причем каждый получает по пятнадцать тысяч в год! Свои архитекторы, свои инженеры, свои полицейские… Поразительно!
