Мессалина говорила все тише, пристально глядя в глаза Калигулы, который молча и зачарованно слушал свою прелестную собеседницу, а потом, внезапно прервав ее, прошептал ей на ухо:
– Да, да. Все так. Ты угадала. Ты услышала бессловесный язык любви. Я люблю. Я хочу тебя. Твоя божественная красота сводит меня с ума.
– Почему же ты не приходил?
– Заботы о делах государства. В первое время их так много. Все дела и дела.
– И страх перед ревностью Эннии Невии!
– Не говори мне о ней! Она меня раздражает. Я уже ненавижу ее.
– И все-таки не можешь разорвать цепь, которой она приковала тебя.
– Это мы еще посмотрим! Знай, с тех пор, как я тебя встретил, мною владеет только одна мысль – быть любимым тобой, прекраснейшая моя тетя, первая из римских красавиц…
– Счастье мне, если кажусь тебе такою! О, Гай, если бы ты знал, как я тебя люблю! Как люблю, как желаю тебя!
Наступило молчание.
– Когда же ты придешь ко мне? – вдруг спросила Мессалина.
– Когда хочешь. Сегодня ночью ты примешь меня?
– Хорошо, сегодня ночью. Между дворцом Тиберия, в котором ты живешь, и…
– Это ли дворец для владыки римской империи! Тиберий всегда был скрягой. Вот я построю дворец, достойный императора! – воскликнул Калигула, но тут же добавил извиняющимся тоном:
– Прости, что перебил тебя. Продолжай!
– Так вот, между дворцом Тиберия, в котором ты живешь, и домом Августа, который занимаем мы, есть тайный подземный ход. В дворцовом саду одна дверца всегда закрыта. Она ведет к портику, находящемуся за Палатинским храмом. Оттуда ты сможешь выйти прямо к нашему дому.
– Прекрасно. Я возьму у мажордома ключи от этой дверцы…
– …И ровно в полночь окажешься в объятиях, которые давно ожидают тебя…
– …И в которые я брошусь, чтобы всю ночь целовать мою восхитительную тетушку!
Они снова замолчали. Вскоре Калигула, у которого от неудобного положения уже затекли руки, выпрямился и, прощаясь с Мессалиной, произнес вполголоса:
– До полуночи.
И громко добавил:
– Прощай, моя уважаемая тетя, и да будут боги благосклонны к тебе!
– Прощай, божественный Гай! – сказала Мессалина так, чтобы ее слышали окружающие, – славы и здоровья тебе, надежда империи!
И, не удержавшись, чуть слышно добавила:
– Остерегайся ревнивого ока Эннии Невии. Калигула сделал презрительный жест, поклонился Мессалине и стал подниматься по лестнице, мимоходом поприветствовав супругу Ацеррония и нескольких сенаторов, он дружески пожал руку Гнею Домицию Энобарбу и, наконец, задержался около Паоло Фабия Персика, который все предыдущее время мрачно наблюдал за Калигулой и Мессалиной. Но, по мере того как император приближался к нему, морщины на лице старого подхалима постепенно разглаживались. Вскоре у него появилось выражение испуга, быстро сменившееся его обычной слащавой улыбкой.
– Сальве, божественный император Гай Цезарь Август! – заискивающе произнес Паоло Персик, когда Калигула подошел к нему.
– Сальве, Персик, самый богатый человек моей империи.
– О, что ты! Не верь. Не верь слухам.
– На днях я загляну в твой кошелек!
– О Цезарь! Владыка Рима. Владыка всего мира! Ты же знаешь… все скромное состояние и вся скудная кровь твоего преданного слуги Паоло Фабия Персика принадлежат тебе.
– Благодарю тебя за эти слова, мой добрый Персик! – удовлетворенно проговорил Калигула и, на прощанье пожав руку ростовщика, вышел из ложи.
В то же мгновение Персик выпрямился и с выражением превосходства на лице оглядел патрициев.
