– Ваши милость! – Пани Хележка присела в глубоком реверансе, старательно приоткрывая глубокий вырез на груди пеньюара. – Польщена честью...
– Доброго утра тебе, пани, – усмехнулся Зьмитрок, не удостаивая вниманием округлые прелести шляхтянки. – Вижу, ты уже на ногах. Похвально. Кто рано встает, тому Господь помогает.
– У нас в захолустье еще говорят: «Поздняя птичка глазки протирает, а ранняя – носик прочищает».
– Это твоя-то Высьма – захолустье? – Зьмитрок пересек комнату. – Поприща не будет от Тесова? Ой, пани Хележка, пани Хележка... – Князь шутливо погрозил собеседнице пальцем. – Да ты присаживайся. В ногах правды нет.
– Благодарю за честь, твоя милость! – Пани Скивица грациозно присела на край банкетки, озаботившись тем, чтобы пеньюар и вовсе соскользнул с левого плеча.
Зьмитрок поискал глазами кресло или хотя бы еще одну банкетку, не нашел и одним прыжком вскочил на приземистый комод. Уселся, беспечно покачивая ногой.
– Честь в том невелика. У нас в Грозине не запамятовали еще, как с прекрасными дамами говорить положено. – Он снова подкрутил ус. – А все ж таки прикройся. Ведь не первый год меня знаешь. Могла бы и уяснить, что не выйдет ничего из твоих стараний.
Пани Скивицы фыркнула, запахнула пеньюар и смерила князя Грозинецкого суровым взглядом:
– Серьезный разговор пойдет, не так ли, твоя милость? Иначе несчастной гостье не удостоиться посещения радушного хозяина.
– Верно, – не стал возражать подскарбий. – Разговор пойдет серьезный.
– О делах коронных?
– И тут ты угадала, пани Хележка. Надеюсь, поможешь мне, как раньше помогала.
– Ты сперва скажи, что за дело?
– Ой, – усмехнулся Зьмитрок. – А если не по нраву тебе мое предложение придется, так ты откажешься?
– Хотелось бы... – сморщила носик пани.
– Хотеть не вредно, – отрезал князь. – А выполнять придется любую просьбу. Уж больно ты задолжала мне, пани Хележка.
Подскарбий сделал выразительную паузу. Он умел быть жестким, когда хотел. Тверже клинка сабли-зориславки. Очень многие люди, пытавшиеся перехитрить или облапошить Грозинецкого владыку, скоро в том убеждались. Правда, не многие оставались в живых.
Но и пани Скивица не считала себя новичком в интригах.
– А ты не задолжал мне, пан Зьмитрок? – почувствовав нажим, она мгновенно ответила уколом, как опытный фехтовальщик. – Чью просьбу я в серпне исполняла?
– Ты про Жигомонта, моя прекрасная пани? – поднял черную бровь князь. – Так все уже знают, весь Выгов и все Великие Прилужаны, что отравлен он по велению польного гетмана малолужичанского – Чеслава. Попробуй, убеди-ка народ в обратном.
Пани Хележка открыла было рот, чтоб возразить, но не нашла слов. Вернее, быстро перебрала в уме все доводы и поняла – Зьмитрок прав. Как ни крути, а повязана она по уши в прилужанском перевороте. И все от жадности. Не следовало играть на две руки. А коль уж ввязалась в игру, думать, с кем играешь. Ладно, малолужичане – воины, искушенные более в тактике и стратегии, нежели в придворных кознях (за исключением разве что Богумила Годзелки и Зджислава Куфара), но Зьмитрок-то лис прожженный. Письмо пана Чеслава Купищанского она – кто бы усомнился? – сожгла. Только полная дура могла бы оставить у себя записку с прямым предложением отравить великого гетмана Жигомонта Скулу. Да она и не собиралась выполнять приказ Чеслава. Деньги деньгами, а любовь к родине превыше всего. Будучи урожденной великолужичанкой – ведь Высьма и в самом деле всего в поприще от столицы Тесовского воеводства, – она вместе со всем народом любила великого гетмана. За решительный нрав, прямоту и лихость в суждениях, шляхетскую удаль, приверженность старинным вольностям. Думала: соглашусь для вида, а там удеру подальше – в Таращу или в Бехи – да пересижу гнев малолужичан. Тем более что уверенность в избрании Жигомонта королем витала в самом воздухе Выгова, как ароматный парок над котлом с борщом.
