Он положил руку на ее плечо.
Они смотрели друг на друга. Глаза в глаза – после сорока четырех лет разлуки.
Она была одного роста с ним – для женщины многовато, но ему это всегда в ней нравилось. Глаза холодные, ясные, серые; казалось, они видят тебя насквозь и смеются над тобой. Гладкие пепельно-русые волосы собраны в аккуратный пучок. Обручального кольца на руке не было. Она выглядела… стильно.
– Ты все такая же высокая, – сказал Дэвид. – Высокая, стройная и красивая. Я бы тебя сразу узнал.
Она, не сводя глаз с Дэвида, стала вертеть в руках пояс своего пальто.
– Про тебя я так не скажу, Дейви. Ты выглядишь… хорошо. Я бы тебя не узнала.
Дэвид едва заметно улыбнулся.
– Позволь, я закажу тебе что-нибудь выпить.
– Нет, Дейви. Я сама. Сиди.
Она вернулась с ромом и колой.
– Пять фунтов восемьдесят! Пять фунтов восемьдесят, Дейви, просто грабеж!
Ее грустная улыбка позволила Дэвиду расслабиться. Он указал на свой апельсиновый сок.
– Четыре фунта.
– Мир сошел с ума.
– Да уж.
Потянулась неловкая пауза. Кэсси сделала глоток рома. Дэвид кашлянул.
– Ну… как у тебя дела?
– Спасибо, все в порядке.
– Где ты живешь?
– У меня квартира недалеко от Эссекс-Роуд. Вернулась сюда, как видишь.
– Я рад, – произнес Дэвид.
– Теперь тут все не так. Никого из прежних знакомцев нет. Вокруг одни банкиры да адвокаты. Или молодежь. Я никого не знаю. – Ее глаза под густой челкой наполнились слезами. – Далеко до Мюриел-стрит, где ты живешь, да?
Он кивнул. Теперь ему здесь было не место. Он надеялся, что потом удастся прогуляться, но эти улицы для него по-прежнему были наполнены страхом. Дэвиду вдруг нестерпимо захотелось оказаться дома, в залитом солнцем кабинете, и чтобы было слышно, как в кухне поет Марта… Дэвид часто заморгал. Дейзи уехала, да? Флоренс тоже… А Кэт с нами? Нет, уехала и Кэт. Все уехали.
– У тебя есть еще дети? Прости, я ведь ничего о тебе не знаю. – Дэвид смущенно рассмеялся.
– Ты помнишь: я не хотела, чтобы мы с тобой общались, – сказала Кэсси. – Послушай, у нас обоих своя жизнь. Нет, у меня нет детей, Дейви. У нас с Терри не было детей. – Она посмотрела на него заплаканными глазами. – Ты понимаешь, о чем я.
Дэвид положил руку поверх руки Кэсси.
– Но вот объясни: зачем ты захотел меня увидеть? После стольких лет.
Дэвид поерзал на стуле.
– Я умираю, – сказал он и улыбнулся, стараясь не обращать внимания на боль, которая никогда его не покидала.
Серые глаза Кэсси широко раскрылись.
– Дейви… Рак?
Ему всегда нравилось, как протяжно она произносит гласные. «Раак». Типично лондонское произношение. Сам он от него избавился намеренно. Очень старался как можно скорее научиться говорить иначе.
– Нет. Сердце. – Дэвид сжал пальцы в кулак и разжал – как ему показывал доктор. – Умирает сердечная мышца. Больше не хочет работать. В один прекрасный день я просто… пфффф. И все.
И тут у нее закапали слезы. Маленькие черные кружочки появились на свежеотполированной крышке стола.
– Ох, Дейви.
Он ничего не сказал Марте. Знал обо всем только его сын, Билл. И когда Кэсси обняла его, подставив ему под голову свое плечо, сотрясаемое беззвучными рыданиями, Дэвид вдруг осознал, что она – единственное, что связывает его с тем, откуда он родом. Многие годы он старался забыть ту жизнь и стремиться к другой, золотой жизни, которую он пообещал себе и которой заслуживала Марта – и все только ради того, чтобы теперь так страстно, так одержимо вновь разыскивать свое прошлое.
