Эльбрус, не поднимая головы, будничным тоном сообщил следующее:
– Тимур передал, чтобы мы не ждали его сегодня. Он зачем-то нужен отцу. А до тебя, – и он ткнул в меня задеревеневшей варежкой, которую держал в руке, – он дозвониться не смог.
Что Тим не смог до меня дозвониться, было в порядке вещей – на некоторых участках трасс совершенно не было сети. Но я не мог придумать, что такого понадобилось от него Хаджи-Мурату. Впрочем, ничего страшного я тоже не предполагал.
Я скептически оглядел Эльбруса и его сегодняшние лыжи.
– Зато у лыжников появился хотя бы небольшой шанс провалиться сегодня с небольшим отрывом, – хохотнул Леша, проследив за моим взглядом.
– Эй! – прикрикнул Аслан. – Тима на тебя нет, понял?
– Хоть я и бордист в душе, но поддаваться никому из вас все равно не намерен, – с этими словами Эльбрус убрал телефон в карман. – Ну что? Времени до последнего подъемника не так-то много. Поехали.
За все время, которое мы с ребятами катались, Тим не позвонил мне ни разу, а, когда я сам позвонил ему с подъемника – не взял трубку. Не то, чтобы я переживал, но хотел спросить, не нужна ли им еще одна пара рук. Я был здесь гостем, и они с отцом часто не хотели просить меня о чем-либо, а я, напротив, всегда желал помочь, и отплатить хоть чем-то за их доброту, где только мог.
Аслан приехал первым с пятого до третьего уровня два раза, а еще один раз уже перед самым подъемником его обогнал Леша. Эльбрус следовал за ними по пятам, но даже несмотря на свои ловкость и легкость, присущие молодости, никак не мог вырваться вперед. Будь он на сноуборде – у него, возможно, было больше шансов. Хоть лыжи, исходя из мировых рекордов, и считались быстрее, но я-то знал, что на доске моему другу было комфортнее. Аслан ликовал, подергивая на подъемниках лыжами от самодовольства.
К моему огромному сожалению, сегодня я действительно сильно от них отставал. Взглянув на часы перед последним спуском и обнаружив на них семнадцать минут пятого, мы договорились, что не будем ждать друг друга, и те, кто из нас не успеет на последний подъемник, который был здесь ровно в четыре-тридцать, будут вынуждены спускаться вниз в одиночку.
Я бы непременно успел на этот подъемник – в последнюю минуту или даже две. Но в горах уже начинало смеркаться и то, что я раньше отлично видел в маске, становилось теперь желтовато-серой пеленой. Я не заметил кочку еще на самом верху и, когда зарылся в нее задним кантом вместо того, чтобы въехать в нее боком и подпрыгнуть или амортизировать ногами, и, не успев даже сгруппироваться, я резко упал головой вниз по склону и покатился вниз на спине.
Только воткнув доску в снег, я сумел наконец-то остановиться и перевести дыхание. Голову и копчик жгло огнем.
Первым делом я, превозмогая боль и головокружение, отъехал в сторону с середины склона. Не сидеть и не лежать посередине – это было золотое правило, которое настолько глубоко впечаталось в мое сознание, что, казалось, останься я там, гора сама встала бы из-под меня и передвинулась на пару метров левее.
Я опустился в снег и посидел с минуту, пока не прошла боль, однако прекрасно чувствовал, что все было цело. Что ж, первое падение в этом году. Я даже не предал ему особого значения – мне только было досадно от понимания, что ребят я уже не догоню, а, значит, мне придется спускаться вниз.
Сидя у края трассы, в полуметре от крутого обрыва, огороженного хлипкой красной сеткой, я посмотрел вниз. Маленький поселочек, растекающийся по горам, уже взбирался потихонечку на их подножия. Едва различимые струйки дыма тянулись к светло-серому небу, которое казалось таким низким, словно скоро и вовсе рухнет вниз. Я сделал глубокий вдох, словно собирался втянуть ноздрями это небо и спасти поселок, встал на ноги и поехал в прокат.
