Когда я спустился, еще даже не стемнело полностью.
Кроме Тима и Хаджи-Мурата в прокате не было никого. Я ожидал увидеть их, не покладающих рук в вечерней суете, но ошибся. Еще только ступив на порог, я почуял витавшее в воздухе липкое напряжение. Загорелое лицо хозяина, сидевшего за стойкой, было куда белее обычного, Тима тоже сидел мрачнее тучи. Они подняли на меня глаза и выдохнули – всего лишь я.
– Что случилось? – спросил я и поставил доску у двери.
Оба переглянулись. Решение было принято быстро, Тима подтвердил его сдержанным кивком. Хаджи-Мурат нехотя протянул мне какой-то листок бумаги с двумя линиями от сгиба.
На листке было напечатано: “Зря вы отказались продавать эту лачугу”. Я покрутил листок в руках. Ни подписи отправителя, ни какого бы то ни было адреса… Только: “Хозяину “Д. – У.””. Хозяину проката “Домбай-Ульген”, названного в честь одной из окрестных вершин.
– Что это? – задал я глупый вопрос.
– Нашел на скамейке у входа, – угрюмо ответил Хаджи-Мурат. – В обычном файлике, ни конверта тебе, ничего.
– В файл вложили это, – Тима взял лежащий на стойке и доселе успешно мной игнорируемый предмет и многозначительно покрутил его двумя пальцами. Спичка.
Я опустился на раскладной стул напротив них, тупо вглядываясь в листок.
– Угроза? – неуверенно спросил я.
– Хорошо еще, что никто из клиентов не увидел! – почти выплюнул Хаджи-Мурат, и вставал на ноги, видимо, решив, что пора браться и за работу.
Я чувствовал в его тоне укрощенную злость. Глаза Тима тоже смотрели на меня пронзительнее обычного. То были люди горячих кровей – и горе тому, кто хоть на секунду забудет об этом. Нет, они не испугались угрозы, они думали совершенно иначе. – Надрать бы зад тому, кто посмел так шутить, – бросил Тим, – но как это сделать, если этот трус побоялся заявить о себе?
– Ты думаешь, это шутка? – спросил я, не намекая ни на что конкретно. Просто лично мне казалось, что шутка, какая бы глупая или жестокая она ни была, ни за что не смогла бы так омрачить атмосферу “Домбай-Ульген”. К тому же, послание было составлено весьма конкретно…
Тима покосился на отца, но тот упорно делал вид, что увлечен работой, перекладывая с места на место лыжи, которые совершенно в том не нуждались.
– Кто его знает, – отмахнулся мой друг для пущей важности. Вот только потом сразу же добавил: – Летом к отцу действительно приходили двое. Предлагали купить прокат за хорошие деньги. Впаривали что-то за то, что климат меняется, снега на Кавказе постепенно все меньше, мол, скоро и так, и эдак придется закрывать нам бизнес. Глупости одни, в общем.
– А вы что?
– Разумеется, я послал их туда, откуда они взялись! – гаркнул из-за моей спины Хаджи-Мурат. – Они мне сразу не понравились. Наглые такие и неприятные люди. Знаешь, Паш, есть люди, у которых в глазах сразу написано, что не надо иметь с ними дел. Что нет души за этими глазами, нет человечности, есть только деньги.
Я не смог сдержать уголок губ, дернувшийся вверх. Я и так знал, что Хаджи-Мурат всегда вел дела, в первую очередь исходя из этой позиции, и, несмотря на это, бизнес его процветал. И я не знал никого больше, кто был бы солидарен с ним в его мнении, а оттого – еще больше в нем это ценил.
– Так вот, – сказал Тим, – мы действительно отказались летом продавать прокат. И, кто бы ни написал это письмо, он знал об этом.
– М-м, а они давали какие-то свои контакты? Ну, если вы передумаете?
