Потом им ещё и Рэм, хозяин столовой, добавил. Подошел, вручил подставившему мне ножку парню швабру и чистящий набор. В кого-то ещё бросил пучком салфеток. Ткнул в испачканый яичницей и кофе пол, потребовал у совершенно уже смутившихся ребят:
«За дело. Чтоб через десять минут сияло, как зеркало!»
Стоящий со шваброй в руках зачинщик всё же попытался спорить.
«А что мы? Он же Искупитель! Вот он пусть и…»
«Ну и что, что Искупитель? Он сюда поесть пришел, как все нормальные горожане,» парировал Рэм. «Нет ничего в правилах, где б говорилось, что Искупителям есть запрещено! А вот мусорить в общественных местах и еду портить – ещё как запрещено. Так что давайте, работайте. Уберёте всё быстро – считайте, я не заметил вашей выходки, жалобу не отправлю. Как думаешь, справедливое решение?» Рэм повернулся к Сашке.
«Справедливое,» согласился тот и, поднявшись, отдал задевавшей меня девочке свой пучок салфеток. Взял меня за плечо. «Пойдём, Гор. Ты садись, а я завтрак возьму.»
«Не надо, Саш,» сказал я, разглядывая абстрактного вида пятна кофе на коленях и рукавах моего одеяния. Надо будет домой зайти, переодеться, что ли? «То есть себе бери, конечно, а я пока не хочу. Ты не против, если я пойду?» уточнил я у Рэма.
Он только плечами пожал и улыбнулся самыми краешками губ. И я ушел. Нет, не потому, что обиделся на ребят. И даже не чтоб переодеться. Просто мне надо было подумать. Понять, как поступать, чтоб такого больше не происходило. Ведь не дело это, когда неприятность пытаются устроить мне, а задевает это всех окружающих. А в том, что нечто похожее повторяться будет, я не сомневался. Я ведь пробыл Искупителем всего лишь десятую часть отведённого мне срока. Было бы наивно полагать, что такие мелкие пакости прекратят со мной случаться так скоро.
В этих мыслях и застал меня Сашка несколько часов спустся. Отловил, бредущего задумчиво, по коридорам. Сунул под нос бутерброд. Оглядел пристально. Спросил, «Ты, надеюсь, не додумался до того, чтоб из-за этих поросят есть перестать?»
Я объяснил, о чём размышлял. Он присвистнул. Потом задумался. Наконец сказал:
«Знаешь, это, наверное, часть того, о чём Рагуил говорил перед Выбором. Ну, помнишь, про то, что мы каждый день учимся быть людьми? Вот и сегодня мы все немножко научились. Что не бывает так, что плохо только одному кому-то. Тех, кто рядом, тоже задевает.»
«Как брызгами кофе из опрокинутой чашки,» согласился я, принимаясь за принесённый им бутерброд.
Уже почти в конце того дня я получил возможность убедиться в правоте Сашкиного мнения. А заодно – и маленькое чудо, о котором и мечтать себе запретил.
В общих коридорах уже меняли освещение на ночное когда я возвратился наконец домой. Остаток дня был не хуже и не лучше начала. Кто-то на меня ворчал, кто-то наоборот, жалел, упирая на то, что «ну Искупитель, человеком же он от этого быть не перестал». Но, в целом, я никак не мог отделаться от Сашкиной идеи. Вцепился в неё и думал, думал… Потому и не заметил сразу скопление тёмных теней перед моей дверью. А когда заметил, было уже поздно.
«Учитель Гор!» взвился детский голосок, и второй тут же негромко заспорил с ним:
«Он же больше не Учитель! Нельзя его так теперь называть!»
«А мне плевать с высокой ноты!» упёрся первый.
Я усмехнулся. Лет семнадцать назад я выкопал эту фразу в какой-то из Старых песен. Перевёл. Употребил в классе раз, другой. В результате фразочка ушла в народ и пустила там прочные корни. Что там дети, я от своих ровесников её порой слышал!
