Ребят я узнал. Близнецы Вадька и Глеб. Тишайшие, спокойнейшие из учеников моего последнего – с ума сойти, а ведь и правда же последнего! – класса. Если уж они здесь… Я присмотрелся и понял, что не ошибся. Все мои недавние подопечные, двадцать девчонок и мальчишек, сидели на моём пороге. Боялись до дрожи, но уходить не хотели. Ждали меня.
«Здравствуйте, котята,» поприветствовал я их с улыбкой. Прошел к двери, открыл её, шагнул внутрь, не зажигая света. Махнул компании на пороге. «Забежите? Если нет, я пойму.»
«Забежим!» прошептали мои ребятки. И гуськом, по одному, поспешили внутрь. Расселись кто куда, в основном на пол. Зажгли неяркие огоньки на экранах коммуникаторов. Это у них называлось «посидеть при свечах». Тоже моя «вина», кстати. А им нравилось.
Я сел на край постели, и двое из компании тотчас же приютились рядышком. Справа – бойкая и задиристая Олеська, слева – Липка-Филипка («можно просто Липка»), самый низенький и добродушный из пацанов класса. Прижались ко мне головами.
И все замолчали. Я – потому что не знал, что сказать. Как я объясню, почему они были моим последним классом? Как объясню, что происходит, если сам не совсем понимаю? Я ведь должен объяснить! Они же за этим пришли!
«Учитель Гор,» снова чирикнул Глеб. Вадька снова его перебил: «Он же больше не Учитель!» и я понял, что надо вмешаться, пока близнецы ругаться не начали.
«Вообще-то ты прав, Вадя. Я перестал быть Учителем когда меня Выбрали,» согласился я. «Но называть меня Учителем вам всё ещё можно. Это не против правил, а мне нравится, когда вы так говорите. Мне очень нравилось вас учить.»
«Нам тоже нравилось у тебя учиться,» грустно сказал Липка, и прижался ещё сильнее. «А теперь нам даже говорить с тобой по правилам нельзя. Это так плохо!»
«Чушь какая! Можно со мной говорить, никаких правил на этот счёт нет!» удивился я. И почувствовал, как все ребята разом вздохнули от облегчения. Так вот почему они так боялись! Ох и герои. И всё же… «Кто вам сказал такое?» уточнил я.
«Ина. Сестра моя. Говорит, ты и многие другие люди себя совсем неправильно сегодня в столовой вели. Ей с друзьями из-за этого попало. Вот она и сказала, что ты поступил против правил, и нас обязательно накажут, если мы с тобой говорить станем,» честно объяснил Липка.
Я вспомнил группу подростков в столовой и вздохнул. Всё же я оказался прав.
«Они просто перепутали, Липка,» сказал я. «Решили, что со мной происходит что-то вроде Лотореи травли. Тогда и правда запрещается слишком часто разговаривать с Выбраным.»
«А почему?» влезла Олеся.
«Правила такие. Лоторея травли – она же для того, чтобы люди запомнили – от непонимания может быть больно. Поэтому положено, чтоб Выбраному в такой Лоторее говорили разные грубости и кроме этого с ним почти не общались. Чтоб он понял, запомнил, и чувствами со всеми потом поделился. Твоя сестра и её друзья как раз совсем недавно через такую Лоторею проходили. Вот и перепутали.»
«А с Искупителем, значит, не так?» заинтересованно спросила какая-то девочка. По голосу я её не узнал, лица в темноте не разглядел, поэтому так и не понял, кто.
«Не так,» согласился я.
«А зачем это вообще нужно?» спросил кто-то ещё.
Как ответить на этот вопрос, я по-прежнему не представлял. Поэтому попросил собеседника задать его чуть более развёрнуто. Просто чтоб выиграть ещё несколько минут на размышления, как не раз делал раньше. Но результат меня поразил.
