Метафизика. 2024 - страница 18



Поскольку формы являются причинами всех других вещей, он считал, что их элементы являются элементами всех вещей. Как материя, великое и малое были принципами; как сущностная реальность – Единым; ибо из великого и малого, через участие в Едином, происходят Числа.

Но он был согласен с пифагорейцами в том, что Единое есть субстанция, а не предикат чего-то другого; и в том, что Числа являются причинами реальности других вещей, он был согласен с ними; но позиционирование диады и построение бесконечного из большого и малого, вместо того чтобы рассматривать бесконечное как единое, свойственно ему; как и его мнение, что Числа существуют отдельно от разумных вещей, в то время как они говорят, что сами вещи – это Числа, и не помещают объекты математики между Формами и разумными вещами. Его расхождение с пифагорейцами в том, что он отделяет Единое и Числа от вещей, и введение Форм объясняются его поисками в области определений (ведь у ранних мыслителей не было и намека на диалектику), а превращение другой сущности, помимо Единого, в диаду объясняется верой в то, что числа, за исключением простых, могут быть аккуратно получены из диады, как из какого-то пластичного материала. Однако все происходит с точностью до наоборот; теория не является разумной. Ибо из материи делают много вещей, а форма порождает только один раз, но мы наблюдаем, что из одной материи получается один стол, а человек, применяющий форму, хотя он и один, создает много столов. И отношение самца к самке аналогично; ведь последняя оплодотворяется в результате одного совокупления, а самец оплодотворяет множество самок; и все же это аналоги тех первых принципов.

Итак, Платон так заявил о себе по рассматриваемым вопросам; из сказанного ясно, что он использовал только две причины – сущностную и материальную (ибо Формы являются причинами сущности всех других вещей, а Единое – причиной сущности Форм); очевидно и то, что лежит в основе материи, от которой предицируются Формы в случае разумных вещей и Единое в случае Форм, то есть что это – диада, великое и малое. Кроме того, он приписывает стихиям причину добра и причину зла, по одной на каждую из них, как, по нашим сведениям, пытались сделать некоторые его предшественники, например Эмпедокл и Анаксагор.

Часть 7

Итак, видим, что каждый тип причины, признанный в ранней философии, предусмотрен в нашей четырехчастной классификации. Материальная причина в той или иной форме фигурирует в философии Платона, пифагорейцев, Эмпедокла, Анаксагора, ионийских монистов. Действенная причина получила признание у Эмпедокла и Анаксагора, не говоря уже о поэтах, нашедших космический принцип в сексуальном Желании. Ближайшее приближение к концепции формальной причины или конституирующего закона можно найти в платонизме, согласно которому Идеи составляют то, что является сущностью вещей, а Единое – то, что состоит из Идей. Что касается конечной причины, то она в какой-то мере признавалась Эмпедоклом, Анаксагором и Платоном, но не в ее истинном характере. Таким образом, наша историческая ретроспектива позволяет предположить, что наша четырехчастная классификация причин является полной. Остается указать на основные недостатки различных систем.

Наш обзор тех, кто говорил о первых принципах и реальности, и того, как они говорили, был кратким и обобщенным; но все же мы узнали из них следующее: из тех, кто говорит о «принципе» и «причине», никто не упомянул ни одного принципа, кроме тех, которые были выделены в нашей работе о природе, но все, очевидно, имеют о них какое-то представление, хотя и смутное. Ведь некоторые говорят о первом принципе как о материи, независимо от того, предполагают ли они один или несколько первых принципов, и независимо от того, предполагают ли они, что это тело или бесплотное; например, Платон говорил о великом и малом, италийцы – о бесконечном, Эмпедокл – об огне, земле, воде и воздухе, Анаксагор – о бесконечности вещей, состоящих из одинаковых частей. Все они имели представление об этой причине, как и все, кто говорит о воздухе, огне или воде, или о чем-то более плотном, чем огонь, и более редком, чем воздух; ведь некоторые утверждают, что первоэлемент именно такого рода.