«Зачем?» – можно спросить практически про все что угодно. Лишен смысла лишь вопрос о смысле завершенного, исполненного полноты бытия. «Для чего оно есть?» – самим этим вопросом предполагается, что речь идет о чем-то, находящемся внутри чего-то большего. «Для чего оно есть?» раскрывается как «Для чего другого оно есть?», из чего ясно, что это вопрос про нечто переходное, относительное, а также про часть, фрагмент.
Всякий вопрос «зачем оно есть?» рождается от ощущения недостаточности: нечто явно таково, что его мало, мало его одного, мало одного его наличия, вот потому и возникает желание выяснить его смысл и назначение. И сказать про исполненное полноты бытие, дескать, его смысл – в нем самом, все равно что поставить его в один ряд с тем, чего недостаточно, чего одного мало. Да, казалось бы, декларируется коренное отличие такого бытия от всего остального, чей смысл всегда заключен в чем-то другом; однако в силу одного того, что разговор о смысле абсолютного бытия признан возможным, оно, это взятое в своей полноте бытие, низведено до чего-то конечного и условного.
Формула смысла, тесно связанная с формулой службы или служения, предполагает, что нечто есть «не просто так». Однако коль скоро смысл, например, абсолютного бытия замыкается, закольцовывается на нем же, то он, получается, есть «ни для чего больше», то есть «просто так». Таким образом, «его смысл – в нем самом» разворачивается как «он есть не просто так, а чтобы быть просто так». Занавес.
3
Выше я удивлялся, почему так сложно увидеть очевидное. В частности, что занимающее разом ниши как наблюдающего, так и наблюдаемого занимает их отнюдь не ради самонаблюдения, или наблюдения за самим собой. Я не понимал, что заставляет удержаться от буквально напрашивающихся признаний. Например, от такого: тому, что не оправдывается внешним смыслом, скорее всего вообще не нужны оправдания, и не нужно, стало быть, выдумывать некий внутренний смысл, калькируя его со смысла внешнего.
На самом деле удивляться тут особо нечему: столь развившаяся в нас склонность к рефлексии побуждает нас воздвигать идеи самонаблюдения и самопознания на максимально высокий пьедестал (утверждая таким образом и саму рефлексию как величайшую ценность). Хотя рефлексивное самонаблюдение – это чистой воды условность, поскольку тот, кого я наблюдаю посредством рефлексии, является мной по чисто формальным критериям.
Есть и еще одна причина, понукающая нас, в частности, искать смысл бытия, взятого в своей завершенности. Дело в том, что сама идея такого бытия появляется в нашем уме не без подтасовки. Заключается она в создании объекта, маркированного как «завершенное, исполненное полноты бытие». А всякий объект, хотим мы этого или нет, порождает вопрос о его смысле, как порождает его всякая часть, всякая выделенность, отсылающая к тому, из чего она выделена. Рассуждая об исполненном полноты бытии, мы невольно подаем его перед собой не всем, а чем-то, и не можем иначе. Поэтому мы первые не видим в нем бытия, исполненного полноты, а потому имеем к нему вопросы, которые имеются исключительно к частям, но никак не к целому.
