С этими словами мужчины пошли к выходу, продолжая беседовать. Пётр Маркович вздохнул с облегчением: встретить знакомых во время проведения секретной операции – самое большое невезение. Стрелка часов приблизилась к трём, и он стал протискиваться к столику, за которым стояли люди, заполняя бланки телеграмм. Взял свой, положил пачку с бумагой на стол и тоже стал старательно выводить адрес, который пришёл ему на ум. Это был адрес колхоза, где он когда-то работал председателем, пытаясь внедрить на практике свою модель социалистического общества.
Какой же текст придумать? «Грузите апельсины бочками», – вспомнил он Остапа Бендера и сам почувствовал себя чуть-чуть аферистом. Но не успел провести аналогию между собой и известным литературным героем, как к столику подошёл человек – явно иностранец, – придвинул к себе бланк и начал что-то писать.
– Правильно? – обратился он к молоденькой барышне, которая оценивающе изучала написанное. – А то я не совсем перфектно понимай по-русски.
Девушка захихикала, кивая, а иностранец, как бы случайно прихватив пачку с бумагой, которую минуту назад положил на стол Пётр Маркович, спокойно удалился.
«Ну вот и всё, процесс пошёл», – подумал Пётр Маркович, смял так и не заполненный бланк телеграммы и выбросил его в урну.
Ящер сменил Циклопа и занял своё обычное место в дверях гостиницы «Интурист». Было время возвращения с экскурсий: один за другим подъезжали огромные «Икарусы», и из них неспешно, разминая затёкшие от долгой дороги ноги, вылезали иностранцы. Ящер цепким взглядом профессионала разглядывал каждого. Спокойно прошли австралийцы, говорящие между собой по-украински. Этих он знал: бывшие наши, угнанные немцами и не вернувшиеся после войны.
«Ишь ты, куда забрались, – думал Ящер, – на другой конец света. И правильно сделали». Его-то отец вернулся на родину и маялся ещё пять лет по лагерям. Приехал домой не героем войны, а беззубым зэком с явными признаками туберкулёза. «Сколько лет прошло, а на родину тянет, одна делегация за другой – всё едут и едут. Благо послабление вышло – разрешают им смотреть на наши достижения».
Чинно прошли чопорные англичане – сэры и «сэрицы», как он их мысленно называл; французы – о-ля-ля, оставили за собой шлейф нездешнего парфюма. Вот и американцы, вечно жующие жвачку и нагло ему подмигивающие. А это что за маскарад? Пошли приветливо улыбающиеся индусы в чалмах и без. Ящер невольно улыбнулся им в ответ, сняв на мгновение обычную маску безразличия. И вдруг – кто это? Среди индусов шёл наш. Тоже в чалме, и лицо загорелое, но Ящер был уверен, что наш.
Он загородил ему дорогу и сказал:
– Отойдёмте, товарищ, поговорить надо.
Индус заверещал что-то на непонятном языке, но Ящер был неумолим: ловко отсёк мнимого индуса так, что тот не мог двинуться с места, не мешая при этом проходу группы.
Отведя его в сторону, сказал:
– У тебя есть два выхода: либо ты валишь отсюда и больше не появляешься, либо вызываю контору.
«Индус» продолжал возмущаться. Ящер взял рацию и, отвернувшись от задержанного, произнёс:
– Первый, первый, приём.
«Индус», продолжая что-то говорить, в один прыжок оказался у двери – и был таков.
Кира, наблюдавший всю сцену, подошёл к Ящеру:
– Слушай, как ты их колешь? Ума не приложу. Индус как индус – загорелый, ничем от своих собратьев не отличается. Научи, я тоже так хочу.
