Метаморфоза Остапа Бендера - страница 12

– Я вообще-то пить бросил, – соврал Бендер, – но ради такой встречи… Давайте-ка пятьдесят граммов коньяка. Исключительно во имя встречи со старым другом.

Великий комбинатор чувствовал себя не совсем уверенно, и причиной тому была несколько аристократичная обстановка в квартире Воробьянинова. Но он понимал, что надо привыкать к подобной обстановке, поскольку все политики – аристократы.

– Киса… – Остап вновь назвал Воробьянинова этим именем и при этом снова перешел на «ты». – Кстати, ты не возражаешь против того, что я иногда буду тебя так называть?

Ипполит Матвеевич не возражал.

– Так вот, Киса, расскажи, пожалуйста, о себе. Чем ты занимался, как жил, ну и так далее. Сам понимаешь. – Бендер закинул ногу на ногу. – Сытный обед, хорошая обстановка – разве что-нибудь еще надо для беседы друзей, которые так давно не виделись?

Воробьянинов не знал с чего начать. Они сидели молча около пяти минут.

– Как хорошо с высоты сегодняшних дней взглянуть на прошлое, – произнес, наконец, Ипполит Матвеевич.

– Красиво сказано, – с искусственным восторгом оценил начало выступления собеседника Остап. – Стук молотка… Граждане, заседание начинается.

Видя некоторую неуверенность своего товарища, Бендер предложил изменить повестку «заседания» и согласился выступить первым.

Великий комбинатор удивительно правдиво и очень подробно рассказал обо всем, что с ним случилось после последнего «контакта» с Воробьяниновым.

Он всегда был великолепным рассказчиком, но сегодня особого рода вдохновение посетило его. В процессе описания своей истории Остап иногда вставал, прохаживался по комнате. Его руки и выражение лица так живо обрисовывали ситуацию, о которой шла речь, что слушатель должен был не только улавливать слова, но и внимательно следить за каждым движением, жестом и мимикой великого комбинатора. Бендер, видя, что его рассказ имеет успех, с большим удовольствием изложил историю с миллионом.

Ипполит Матвеевич был внимателен как никогда. Его эмоции не знали границ. Он то глубоко вздыхал и охал, то вскакивал со своего места, хлопая в ладоши. Воробьянинов восторгался своим великим товарищем.

– Ну, вот, пожалуй, и все, – закончил командор и тяжело вздохнул.

Подошла очередь Ипполита Матвеевича, который вытер со лба пот, погладил свои усики, поправил пенсне и неторопливо начал свой рассказ.

– История моя, конечно, длинная. Постараюсь не упустить главного, – начал он. – После того, как я совершил против тебя злодейский акт, а сделал я это из корыстных побуждений, добрался до последнего, двенадцатого стула. Но бриллиантов там не оказалось. Как выяснилось, их уже обнаружили до меня и на них построили клуб. Я, конечно, был убит этим известием. Проклинал всех и вся. Дальнейшей жизни себе не представлял. Мне хотелось исчезнуть с лица Земли. Несколько раз пытался повеситься, но в последний момент трусил, не решался.

Пришлось мне жить своей обычной жизнью. Вернулся в город N и восстановился на работе. Cнова стал регистрировать проклятые смерти. (До чего же это нудное занятие!) Соседи смотрели на меня как-то подозрительно, недоверчиво, боязливо.

Атмосфера вокруг меня была невыносимая. Да еще отец Федор, возвратившийся из долгих странствий, рассказывал про меня всем подряд всякую всячину, невероятную чертовщину. И ему верили – он же священник, посланник Бога, так сказать.

Постепенно я стал понимать, что жить так больше нельзя. Требовался коренной переворот в моей жизни… Решил не обращать ни на кого внимания, плевать на сплетни обо мне и на злословия в мой адрес. Стал приобщаться к культуре. Начал с изучения газет, читал книги. Однажды прочел в «Правде» статью Максима Горького – великого нашего писателя, надо сказать, прозаика мирового масштаба. Он писал о ситуации в литературе, сетовал на то, что мало у нас истинно передовых, коммунистически настроенных, настоящих писателей. Его тревожило, что некогда прославленные литераторы ныне оказываются врагами народа и пролетарского государства, предателями идей.