«Ладно, – думает Юдей. – Пойду к себе».
Дом тих, но носит следы жизни. Что-то кружит в воздухе. Присутствие. Хозяева как будто пару минут назад повесили верхнюю одежду, прошли в гостинную, обменялись парой фраз и разошлись по комнатам. Достаточно замереть и прислушаться: вот что-то шуршит на втором этаже, пахнет сладкими духами, бряцает посуда на кухне.
Юдей на цыпочках пробирается к лестнице и бесшумно взбегает наверх. Некоторые ступени тихонько поскрипывают, но это в порядке вещей и не нарушает благостного спокойствия дома номер семнадцать.
Свет на втором этаже другой. Юдей понимает это, едва ступив на толстый ковёр. Нет, он всё такой же оранжеватый, порождение свечей, но в нём появляется что-то чужеродное. Искажение. Как будто свечи – лишь декор, маскировка. Истинный источник света скрывается за ними, и он настолько чужд всему, что видел или готов увидеть человек, что достаточно одного взгляда на него, чтобы сойти с ума. По спине пробегают мурашки.
Её комната последняя в череде дверей, на левой стороне, так что нужно пересечь весь коридор. Первая ведёт в отцовский кабинет, вторая – в большую ванную, за третьей скрывается родительская спальня, четвёртая отделяет от коридора комнату для гостей, которую ребёнок подсознательно воспринимает буфером между своим мирком и взрослым миром родителей. Юдей никогда бы в этом не призналась, но в детстве она чувствовала себя не просто одинокой, но будто бы выселенной на задворки. Лишь много позже она осознает, что её мать, сознательно ли, случайно, постоянно выстраивала между собой и дочерью стены, потому что, в сущности, никогда не хотела ребёнка.
«Может, зайти к отцу?» – думает Юдей, приближаясь к первой двери. Обычно она чуть приоткрыта, и, когда отец внутри, оттуда доносится либо скрип пера, либо его задумчивое хмыканье. Он любил читать, любил узнавать новое. Он даже построил для своей дочки крошечную обсерваторию под крышей и часто вместе с ней наблюдал за звёздами. Пока дела не пошли под откос.
Сейчас дверь закрыта. Юдей всё равно берётся за ручку и пытается её повернуть. Кабинет заперт. Раньше такого не происходило. Ни до, ни после.
«Что случилось?» – думает Юдей. Свет, кабинет. Этот дом точно такой же, но, с другой стороны, в нём всё по-другому, как будто слегка сдвинулось. На градус-два. Шагнуло в другое пространство, и теперь чужеродная геометрия лезет в глаза тем настойчивее, чем больше Юдей старается её не замечать.
Например, плинтус на потолке. Он всегда был светлыми, что раздражало мать, но очень нравилось отцу. Сейчас же он почти чёрный и поблескивает какими-то серебристыми нитями. Подобных украшений в доме не водилось.
«Кто их купил?»
Или подсвечники. Они висят на разной высоте, хоть и через равные промежутки. Но Юдей точно помнит, как мать ругалась на строителей из-за неровной линии подсвечников.
Вторая дверь тоже заперта. Это как раз не странно, за ней клокочет вода. Скорее всего, кто-то наполняет ванную. Юдей проходит мимо, пропускает и третью дверь, и четвёртую. Замирает у своей. Ручка… не поворачивается.
По щеке будто скользит горячий солнечный луч. Юдей вскрикивает и оборачивается. Застывает.
Там. На лестнице. Слишком низко, чтобы разглядеть, едва выглядывает. Юдей щурится, впивается ногтями в ладонь. Багряные глаза. Тусклые хищные щёлки. Они следят за ней с верхней ступеньки. Очень низко, будто их хозяин распластался по лестнице. Существо неподвижно. Как и Юдей.
