Везде, где возникает проблема понятия, вопрос стоит не о чём ином, как о смысле и ценности изначального, вечного, возвышающегося над всеми возможностями развития, что может и должно быть только принципом – в равной мере как для всякого исследования опыта в его фактах, так и для всякого осмысления его проблем. Везде один и тот же вопрос: является ли требование априори пустой иллюзией, или же без него всякое исследование остаётся слепым поиском. Везде только один вопрос: может ли понятие быть найдено только как идея, или же идея – это обман, и только индукция способна раскрыть понятие. В каждом философском вопросе речь идёт о праве идеализма.
9. Таким образом, понятие религии становится проблемой философии.
Мы не спрашиваем здесь, может ли сама религия и теология как наука о религии согласиться с передачей своего понятия философии; мы, напротив, предполагаем, что она должна с этим согласиться, потому что её собственная история, согласно этой передаче, осуществлялась как пограничная область философии. И это даже не всегда была передача – в обеих областях одинаково и изначально жила одна и та же проблема. Уже в мифе, изначальной форме всякого духа, божественное, соединённое и сросшееся со всем человеческим, было, так сказать, религией с философией. И когда культура прояснилась и разделилась, ни философия не смогла отгородиться от всего мифа, тем более – от всей сущности религии, ни религия – в своих мистериях и точно так же в открытом культе – от спекуляций философии. И так осталось на все последующие времена. Не только философия сохранила изначальную связь с религиозными первоидеями и постоянно обновляла её; но и религия, поскольку она стремилась к научному оформлению, должна была всегда признавать и искать в философии своё основание истины и тем самым своё жизненное и душевное основание. Что было бы, что стало бы с религией, если бы она хотела происходить из других источников, если бы она хотела питаться чем-либо иным, кроме тех источников, что составляют родник истины? Что было бы, что стало бы с религией, если бы она больше не должна была, не хотела быть истиной? И как иначе она могла бы обрести и удержать свою долю в истине, как не через участие в философии? Неужели снова должна существовать двойственная истина – одна для божественного, другая для человеческого? Разве истина не едина, как говорит наш философский поэт, – единая, нераздельная?
10. Человечество всегда шло по пути, который этот путеводитель не оставлял вопросительным знаком. Религия во всех своих вершинах проникалась подлинной философией, и сама философия не только, как в платоновской древности, играла с поэзией родного мира богов; и также неверно, что она на протяжении целых эпох лишь впадала в тупую зависимость от теологической религии; скорее, в тех спорах с религией можно увидеть собственную жизнь и развитие философии; и было бы полезно и для философии, если бы это осознание стало проблемой средневековых исследований в большей степени, чем прежде.
И для Нового времени также должно быть яснее выявлено, точнее поставлено как подлинная проблема – какой творческий вклад религиозная мысль имеет в формулировках, которые внешне выглядят как изначально логические требования. Религия имеет внутреннее участие в философии Нового времени. Достаточно вспомнить этику.
11. Как после этого может стать заметным, что философии присуща внутренняя связь с религией? Не следует понимать это так, будто в новое время возникла философия религии как особая ветвь философии. Множество ветвей, распространившихся сегодня на древнем стволе, не доказывают ничего в отношении подлинной жизни этого ствола, ничего в отношении его неувядающего корня; скорее, они так же свидетельствуют об отклонении исторических проблем от этики, как и о корне, из которого они черпают свои жизненные соки, подобно тому как ранее, а теперь вновь, философия природы возникла из дисбаланса с чистой логикой.
