Между Молотом и Наковальней - страница 8
Староста и священник: союз титанов
Илья Колокольников, староста завода, стоял у горна, вытирая сажей широкое лицо, изрезанное морщинами, словно старое дерево. Его глаза, серые и холодные, как сталь, которую он ковал, смотрели на огонь с такой же яростью, с какой он смотрел на врагов. Его руки, покрытые старыми ожогами, сжимали клещи – те самые, что много лет назад вырвали из огня его отца, погибшего в литейной яме, когда расплавленный металл хлынул на пол. Илья был не просто старостой – он был сердцем завода, его волей, его гневом. Его рубаха, пропитанная потом, прилипала к широким плечам, а голос, хриплый от криков и дыма, звучал как удар молота. Рядом, на грубой скамье, сколоченной из обрезков досок, сидел отец Алексий, священник, чья ряса давно утратила свой цвет, став серой от нагара. Его пальцы, чёрные, как уголь, перебирали чётки, вырезанные из кости, но он не молился вслух. Его молитвы были другими – это были удары молота, шипение металла, ритм работы, что держал Ижевск на плаву. Алексий был худ, почти иссох, но в его глазах, глубоко посаженных, горел огонь, который не могли погасить ни мороз, ни страх.
– Илья (бросая в горн кусок руды): – Пугачёв – не царь. Он – смерд с чужим именем, что нацепил корону из лжи. Его голос был резким, как скрежет железа, и в нём не было сомнений. Он говорил так, будто выковывал каждое слово, как подкову, – твёрдо, безжалостно. – Отец Алексий (не поднимая глаз): – Но у него тысячи таких же смердов. Голодные, злые, с саблями в руках. Их знамя – не крест, а пустой желудок. Алексий говорил тихо, но его слова были тяжёлыми, как свинец. Он не смотрел на Илью, но его пальцы замерли на чётках, будто он ждал ответа. – Илья (стуча кулаком по наковальне): – А у нас – честь. Она крепче железа, крепче их сабель. И я скорее сгорю в этом горне, чем преклоню колени перед самозванцем. Удар кулака эхом разнёсся по цеху, и искры из горна взметнулись к потолку, словно подчёркивая его слова. Алексий наконец поднял глаза, и в них мелькнула тень улыбки – не весёлой, а горькой, как у человека, который знает, что битва неизбежна, но всё ещё верит в победу.
Совет в пламени
В молитвенной комнате, где когда-то читали псалмы и пели тропари, теперь пахло углём и потом. Стены, покрытые копотью, хранили следы старых икон, что были сняты и спрятаны, чтобы не осквернить их присутствием тех, кто пришёл говорить о войне. На грубом столе, сколоченном из досок, лежал лист с приказом Пугачёва, мятый и грязный, словно его топтали сапогами. Чёрные буквы, выведенные неровным почерком, гласили: «Присягнуть или сгореть». Свечи, расставленные на столе, горели неровно, их пламя дрожало, отбрасывая тени на лица мастеров, собравшихся здесь. Эти люди – кузнецы, литейщики, оружейники – были сердцем завода, его костями и кровью. Их руки, покрытые шрамами и мозолями, создали тысячи подков, плугов, а теперь – и ружей, что могли бы повернуть ход войны. Но их лица, изборождённые морщинами и копотью, были суровы, а глаза горели не страхом, а решимостью.
– Кузнец Григорий: – У них пушки, батя Илья. У нас – молотки да клещи. Что мы против их орды? Его голос был низким, как гул горна, но в нём дрожала тревога. Григорий, широкоплечий, с бородой, тронутой сединой, сжимал в руках молот, будто готов был броситься в бой прямо сейчас. – Литейщик Федот: – Молоток, Гриша, может и голову расколоть, если бить метко. А мы умеем бить. Федот, худой и жилистый, с глазами, что блестели, как расплавленный металл, усмехнулся, но его усмешка была больше похожа на оскал. Он знал цену словам – и цену крови. – Отец Алексий (вставая): – Мы не поднимем оружие первыми. Это не наш путь. Но и не преклоним колени перед ложью. Ижевск – не просто завод. Это наша вера, наша правда. И если им нужен огонь, мы дадим им огонь – но не тот, что ждёт их. Алексий говорил медленно, но каждое его слово было как удар молота – тяжёлым, неотвратимым. Он обвёл взглядом мастеров, и их лица, освещённые дрожащим светом свечей, ответили ему молчаливым согласием. Они не были воинами, но были мужчинами, которые знали, что значит держать слово и защищать свой дом.