Следующей переменой подали, наконец, закуски. Сначала горячие, затем холодные… Грегор старательно ухаживал за леди Любавой, что она принимала охотно, очень мило при этом смущаясь. Ожидая от карлонцев большей невоздержанности в еде, он немало удивился, что блюда исчезали со стола почти нетронутыми, а на тарелках виднелись совсем небольшие порции. Хотя готовили здесь, следовало признать, превосходно! Конечно, кое-что было слишком экзотично, вроде тушеных бычьих хвостов, которые Грегор так и не заставил себя попробовать, или рыбьих молок – даже на вид тошнотворных, что не мешало карлонцам уплетать их с наслаждением. Но вот оленина с брусникой, хрустящие жареные перепелки, речная рыба в сметане…
После пятой перемены Грегор понял, что совершенно сыт, а блюда продолжали нести! И совершенно отказываться от еды было бы неучтиво, так что он с трудом отщипывал кусочки, растерянно наблюдая, как все вокруг едят все больше!
Паштеты сменялись рулетами, мелкие птички – фаршированной рыбой, с которой полностью сняли кожу и начинили ее той же самой рыбой, смешанной с орехами и овощами… А блюдо с голубями?! А запеченный целиком кабанчик, внутри которого была утка, в утке – цыпленок, в цыпленке – жаворонок, а в жаворонке – пропитавшийся мясным соком изюм! Это кушанье мужчины любезно уступили дамам и гостю. Грегор поделил самые нежные кусочки между юными леди и супругой боярина, сам же едва сумел проглотить крылышко утки.
– Что-то мало ешь, княже, – обеспокоился Войцехович, по-отечески заботливо глядя на его пустую тарелку. – Неужели в бане так сильно угорел? Или не по нраву что? Не обижай хозяек моих, они для гостя старались! Любава, потчуй князя! Проси его светлость о чести, а то нас боги накажут, если гость из-за стола голодным встанет!
– Да что вы, милорд!.. – возмутился Грегор, но тут же онемел, потому что дивное созданье, сидящее рядом, своими руками положило ему увесистый ломоть того самого кабанчика и, впервые подняв на Грегора небесной красоты очи, попросило:
– Сделайте милость, князь, отведайте! – И добавила, тут же зардевшись от смущения: – Это не матушка, это я сама готовила…
Мысленно простонав, Грегор покорно вонзил в кабанчика нож и был вознагражден – в глазах девушки вспыхнула радость.
– Вот это по-нашему! – возрадовался Войцехович. – И пирога ему положи, пирога! Ты, князь, пироги с чем любишь?! С мясом, рыбой, капустой или печенью? А может, с луком да яйцами? Или вязигой? Да что там выбирать, пробуй от каждого, не ошибешься!.. И медовухой, медовухой запивай! Эй, медовухи князю! Чтобы кубок вровень с краями всегда был!..
Очередной поднос Грегор встретил с обреченным смирением, но тот, к счастью, оказался единственным. На подносе возвышался замок. Совершенно белый, за исключением крыши, то ли в самом деле золотой, то ли прозрачной, попросту отливающей золотом в свете свечей, замок был в точности похож на жилье хозяина – и высокой бревенчатой оградой, и узкими стрельчатыми проемами окон, и миниатюрными галереями, и даже резными балясинами и перилами крыльца.
«Пирог в сахарной глазури? – растерянно подумал Грегор и судорожно сглотнул – при одной мысли о еще хотя бы крошке чего-то съестного его замутило. – Нет, для пирога замок слишком велик… да и пироги подавались отдельно, то ли две, то ли три перемены назад… Но что бы это ни было, я к нему не притронусь!»
