Вера долго не появляется, но девушка не сбежит – мобильник остался на столе. Я даже успел просмотреть последние вызовы – вдруг пригодится? Сквозняк в голове затих – знак, что она не наглоталась в туалете всякой дряни и не попыталась вскрыть вены маникюрными ножницами.
Что будет, если однажды я перестану ощущать сквозняк, если чувство подведёт и человек сорвётся, потеряется в тёмных коридорах? Стараюсь об этом не думать. От нечего делать в сотый раз изучаю визитку Кирилла. Тогда всё получилось и сейчас получится. За двадцать девять лет я научился справляться со своим даром. Или проклятием?
Родители погибли в железнодорожной катастрофе, когда мне было шесть. Всё время я проводил с дедом, известным в Севастополе художником-портретистом. Иногда он наотрез отказывал посетителям – говорил, что те слишком долго простояли на пороге и сквозняк сдул их истинное лицо. Над дедом посмеивались, а я знал, что он прав – ведь сам чувствовал сквозняки, видел пороги и открытые двери. Дед был отличным учителем, но портреты мне не давались. Зато росли пачки карандашных набросков мостов, дорог, улиц и поверх них – связанная узлом нить. Сперва я верил, что так верну родителей – соединю их оборванную жизнь со своей. Потом научился различать, откуда дует сквозняк, и бежать туда, где мог ещё что-то исправить…
– Чего вытаращился, Нео?
– Это у меня взгляд такой. Привыкай.
Веру не узнать – смыв макияж, она стала казаться разумнее и симпатичнее.
А на Киану Ривза я действительно похож. Только само по себе это героем не делает.
Придвигаю к Вере блюдечко с тирамису, наливаю чай из заварника. Девушка даже не смотрит на десерт. Сидит, опустив голову, соскабливает с ногтей красный лак.
– Ты же не собираешься меня жалеть?
– Да это меня пожалеть надо! Искупаться ты не дала, крем для загара – тоже!
– Давай так, – Вера упрямо поджимает губы, – откровенность за откровенность. Выкладываем грязные истории по очереди.
– Слушаюсь и повинуюсь!
Напускаю шутливый вид, но ощущения внутри бродят странные. Всю правду я никому не рассказываю, даже себе. Но если эта игра поможет довести девушку до новой двери, надо соглашаться.
Вера берёт зубочистку, крутит в пальцах.
– Я загадала, что если сегодня ничего не случится, то либо уеду, либо… – она кивает в сторону замёрзшего моря. – В общем, ты понял… Отец меня ненавидит и мать против настраивает. Вчера пригрозил из дома выставить, проституткой назвал. Я решила не ждать предложения, сама ушла.
Долгое молчание. Всхлип. Зубочистка ломается.
– А ты проститутка?
Никто меня ещё не одаривал таким уничтожающим взглядом. Ничего, пусть лучше злится, чем расстраивается.
– Нет! – кричит Вера так, что закладывает уши.
Немногочисленные посетители кафе смотрят на нас, как на придурков.
– Да нет же! Я только хотела повесить в комнате календарь с обнажёнными мужчинами. Отец не дал. Ударил меня. Ладно, повешу в другом месте…
Едва сдерживаю улыбку, кошусь на рюкзак у стула. Так и есть – из бокового кармана торчит скрученный в рулон календарь. Взяла с собой самое дорогое.
– Теперь ты!
Вера протягивает мне новую зубочистку. Неожиданно теряюсь и начинаю так же нервно, как и она, перебирать пальцами острый клинышек.
Девушка берёт ложечку, отламывает кусочек десерта, отправляет в рот.
– Живу в квартире деда, он умер два года назад. Пишу картины, часто знакомлюсь с людьми, но друзей у меня нет. Никогда не мечтал о календаре с обнажёнными мужчинами. Похоже, ни черта в них не понимаю.
