Мгновения ока - страница 4
стояли всюду милиционеры,
как церкви – в куполах, пошедшие на слом —
в высоких шлемах: смерть пришла на скверы.
И летаргическим всех обманула сном.
* * *
Язык сначала жил один:
один он по полю ходил
и по нехоженым лесам
один метался сам.
В горах ему поклоны било эхо,
в ручье вода разучивала трель,
и ветер плел свою траву, как враль,
и пересмешник помирал от смеха.
Потом язык нашел возделанных людей —
он впутался в их бороды и руки
и сразу поглупел, помолодел —
доныне все к его молчанью глухи.
Белое платье Эмили Дикинсон
Пчелы, бабочки, шмели
Улетучились вдали.
Потускнела вся трава,
и деревья – как дрова,
и цветы завяли;
и цвели едва ли.
Ствол осины бел и сух.
Изваяния старух
на порогах клонит в сон
под постриженный газон.
Не глядит в жилища
Вот опять, опять, опять
медленно – за пядью пядь —
Эмили идет сюда
в белом платье, как всегда,
в роще пропадая,
и совсем седая.
Двадцать, тридцать, сорок лет
белый цвет на ней одет.
Времена – какой пустяк:
в пальцах стебель не иссяк,
обрываясь астрой —
старой, но прекрасной.
Нет ни бабочек, ни пчел.
Ей известно – что почем —
правды смертная цена —
черных прядей седина:
и холмы, и поле – изваянье боли.
* * *
Ну а то, что было голос, —
станет шумом деревянным,
криком необыкновенным
в черной чаще тайных птиц.
Станет все, как полагалось:
в глубине пустых гробниц —
он, распавшись, повторится,
повторится без границ —
голос твой неповторимый возвратится —
позабыв, как будто птица,
свой заученный мотив.
Из сборника
Воспоминания о смерти
Вне душ. Вне вех. Прошел тот век,
что рифмовался с человеком.
И мы живем уже поверх
того, что было нашим веком.
А в этом умираем без помех.
* * *
Наш век жесток и в верованиях крут.
Но даже в нем хотелось бы остаться,
когда по нашей улице идут,
окончив подневольный труд,
красавицы и святотатцы,
и между ними там и тут
все дети кружатся, выкрикивая святцы.
* * *
Я бы жил совсем иначе.
Я бы жил не так,
не бежал бы, сжав в комочек,
проездной пятак.
Не толкался бы в вагоне,
стоя бы не спал.
На меня б двумя ногами
гражданин не встал.
Я бы жил в лесу усатом,
в наливном саду
этак в тыща восьмисотом
с хвостиком году.
И ко мне бы ездил в гости
через жнивь и гать
представитель старой власти
в карты поиграть.
* * *
В продолжении рода спасенья себе не ищи:
нищету своей памяти ты завещаешь потомкам —
и не видят они, как ты медленно таешь в ночи —
на глазах исчезают, окутаны временем тонким.
Никого не вини. Никому не печалуйся в том.
Одиноким виденьем становится жизни истома.
А кругом – тот же скарб, тот же скрип у дверей
– тот же дом,
тот же скверик с детьми перед окнами зримого
дома.
* * *
Когда на вас навалится зима
всей беспросветною декабрьскою тьмою,
возьмите черный том Карамзина:
что в нем заложено кровавою тесьмою? —
все те ж снега с прорехой зорь,
дымок жилья у волка на примете,
всея равнины самодержец – ветер
да слез морозных кристаллическая соль.
Быть может, вам пригрезится тогда:
декабрь и есть декабрь – и никогда не минет
его незрячий ветер на равнине
да золотая зорь его орда.
Лермонтов
1
Душа страшна и холодна.
И страсть одна – как жизнь одна.
Лишь раздувает серой парусиной
по небесам бескрайнюю Россию —
для одиночества она уже годна.
2
И где бы на пути своем он ни был,
ему всегда сопутствовала смерть:
не страх, не романтическая небыль —
а нечто точное всей бестолочи средь.
И он молчал, как власть имущий демон,
пером гусиным жалобно писал
и землю рвал с ее насущным небом,
как в трех местах простреленный гусар.
Похожие книги
Впервые в одном издании объединены стихи разных лет (1965–1990) известного русского поэта, переводчика, эссеиста Александра Величанского. Излюбленный поэтом жанр лирической миниатюры позволяет ему точно улавливать драматические и экзистенциальные «мгновения» века.
Выжившие решают отправиться на другой материк в поисках живых людей. Но в пути в их плавучее транспортное средство прилетает ракета и происходит крушение… Всю группу разбрасывает в разные стороны и неизвестно, кто уцелел, а кто нет. И что это за остров такой? Его нет на карте, на нем не работает связь и компас совершенно неисправен… А что, если это все – зловещий план такого живучего Кукловода?
Алиса, амбициозный маркетолог, мечтающая о свободе от давления предрассудков. Риана, отважная воительница, мечтающая о компаньоне, способном увидеть в ней нечто большее, чем просто женщину-воительницу. Что же будет, если они поменяются телами? Смогут ли они обрести желаемое в чужом для них мире?