Очевидно, вспоминая об этом, Сервантес позже напишет в «Новелле о беседе собак» следующий диалог: «А каким образом находил ты себе хозяев? (Сципион спрашивает Бергансу. – А.К.) Ведь при наших порядках с большим трудом удается теперь порядочному человеку поступить на службу к господину. Очень уж непохожи земные владыки на владыку небесного: первые, принимая слугу, начинают сразу копаться в его происхождении, проверять его пригодность, изучать его привычки и стараются даже узнать, сколько у него платья…»
Да, именно «копаться в его происхождении» для самой католической страны мира – Испании – было делом важным, чистота крови, учитывая веками ведущуюся борьбу с маврами, морисками, евреями, являлась чуть ли не главной, особенно при поступлении на службу к одному из князей церкви.
Времени в запасе было не много, но, к счастью, у Родриго де Сервантеса еще со времен злополучного процесса в Вальядолиде остались официальные бумаги о том, что он является идальго. Для придания им необходимой силы было достаточно подтверждения приведенных в ней фактов тремя свидетелями. Их имена известны: Алонсо Гетино де Гусман, бывший комик, превратившийся в организатора мадридских празднеств, служивший в системе правосудия, Пирро Боччи и Франсеско Мусаччи – итальянские негоцианты. Их выбор неудивителен, оба были итальянцами, а Боччи – еще и римский банкир. Рекомендации таких людей могли быть весьма полезны юному мадридцу, оказавшемуся в Италии. 22 декабря 1569 года Родриго де Сервантес оформил бумагу у Дуарте де Акунья, заместителя коррехидора Мадрида, о том, что в роду Сервантесов не было ни мавров, ни евреев, ни обращенных в христианство, равно как и лиц, привлекавшихся по делам веры трубуналом Святой инквизиции. В феврале 1570 года эта бумага, по всей видимости, была в Риме.
В это время на родине Мигеля происходят волнения морисков, жестоко подавленные доном Хуаном Австрийским. Были и приятные новости: Лопес де Ойос в сентябре предыдущего года издал компиляцию на смерть Изабеллы – «История и правдивое описание болезни, благостной кончины и торжественного погребения», где были и стихи Сервантеса. Возможно, Мигель вместе со свидетельством о чистоте крови получил из дома и экземпляр этого издания, что вкупе со всем другим, учитывая благосклонное отношение Аквавивы к науке и искусству, могло послужить дополнительным плюсом при поступлении в свиту к святейшей особе. О времени начала службы Сервантеса у вельможи мы не имеем точных сведений. Однако, если принять в расчет, что кардинальскую мантию Джулио Аквавива получил не ранее 17 мая 1570 года, а в своем посвящении «Галатеи»[57] Сервантес говорит о нем уже как о кардинале, то можно предположить, что свою службу во дворце священника он начал в феврале – марте 1570 года.
Кем был Сервантес в свите кардинала? Сам писатель в посвящении «Галатеи» пишет, что был слугой («camarero»). К. Державин деликатно переводит его калькой как «камерарий», но сути это не меняет. Слова «камерарий» в русской языке, согласно «Малому академическому словарю» под ред. А.П. Евгеньева, не существует. Есть, правда, однокоренное «камердинер», которое определяется как «комнатный слуга при господине в буржуазно-дворянском быту».
Проблема, однако, носит более этический, чем фактографический характер. Мы уже говорили о «комплексе гения», так вот, здесь опять тот же вопрос: как мог будущий автор «Дон Кихота» и фигура мировой величины быть слугой, пусть даже у кардинала!? Справедливости ради надо заметить, что должность «слуги» в XVI веке не имела тех отрицательных коннотаций, которыми она обросла позже.
