Однако полеты пришлось отложить во времени, поскольку жизнь внесла свои коррективы. Михаил видел, что болезнь мамы прогрессировала, и решение Веры Федоровны уехать на Дон, в город Каменск-Шахтинский, где жила ее мать Клеопатра Харитоновна, пережившая оккупацию, разлуку с близкими, принял всей душой. Казалось, что восстановленная семья даст силы выжить в этом развороченном, голодном и холодном мире.
В вечерних сумерках таяли синие ледники хребта Алатау. Михаил смотрел, не отрываясь, на пик Комсомола, который всегда будет ассоциироваться у него с Алма-Атой, самым красивым городом на земле…
Война для семьи Симоновых все не кончается…
Синие стрелы наступления немецких войск и красные – советских каким-то образом рассекали местности на карте в стороне от Каменска-Шахтинского. Да, тут стояли части оккупантов, да, на главной площади городка проходили казни, но в целом город не очень был разрушен, а окраины война задела только самым концом своего огненного крыла. На окраине находился старый дом семьи Погребновых, в котором родилась, выросла и всю войну прожила Клеопатра Харитоновна, мама рано овдовевшей Веры Михайловны Симоновой.
Надо было иметь очень большую смелость, чтобы оставить квартиру, работу в более или менее благополучной Алма-Ате и летом 1945 года отправиться на Дон, еще недавно бывший под пятой оккупантов. Но Вера Михайловна была человеком решительным, она понимала, что если не сумеет спасти себя от сжигавшего ее туберкулеза, то хоть поставит на ноги сыновей. Вся надежда была на большой приусадебный участок матери и коз, которых держала Клеопатра Харитоновна. Козье молоко, конечно, не пенициллин, который, говорят, уже кое-кого поставил на ноги, но где тот пенициллин, а козье молоко – вот оно, каждый день парное, полезное.
Большой дом и приусадебный участок наполнились голосами, и, наверное, чудеса все-таки существуют: здоровье приехавшей из эвакуации семьи стало поправляться. Мама медленно пошла на поправку, а сын – тот вообще вдруг ударился в рост.
Михаилу в то время было уже шестнадцать, и он много работал на земле, в саду, но еще больше времени проводил на свалках боевого снаряжения, покореженного войной. Сколько же было здесь оружия, и стрелкового, и артиллерийского, были даже развороченные прямым попаданием фашистские «тигры» – тут радость охватывала душу – получи, гад! А когда видели разбитый Т-34, к горлу подкатывал ком – у каждого пацана, рывшегося на той свалке, в откатившейся на запад войне кто-то погиб или пропал без вести. Вернувшихся с фронта мужчин почти не было.
Самым любимым местом была та часть пустыря, где громоздились сдвинутые бульдозером разбитые самолеты.
И вот здесь, не покривив душой, скажем, что именно тогда у Михаила оформилось желание стать строителем самолетов. Не то детское «хочу быть летчиком!», а конкретное – «хочу поступить учиться на самолетостроителя». Как ни странно, мечты внука поддержала бабушка, нагадавшая ему, что он закончит в Москве самолетостроительный институт и станет замечательным-презамечательным конструктором.
Вера Михайловна, выслушав сына, приняла давно выстраданное решение: надо переезжать в крупный город, где дети могли бы учиться. Козье молоко, картошка-моркошка сделали свое дело: и сама она, и дети окрепли, наелись, обогрелись у бабушки, надо было думать и о душе, как она говорила. Будучи педагогом, Вера Михайловна понимала, сколь важно заложить фундамент образования. И сама она чувствовала себя уже достаточно хорошо, чтобы пойти работать – ей, опытному педагогу, найти хорошую работу можно было только в большом городе.
