Александр Трифонович Твардовский писал:
Да, он умел без оговорок,
Внезапно – как уж припечет —
Любой своих просчетов ворох
Перенести на чей-то счет;
На чье-то вражье искаженье
Того, что возвещал завет,
На чье-то головокруженье
От им предсказанных побед.
Неэффективность социалистической экономики била по трудящимся. Магазины опустели, за любыми товарами выстраивались длинные очереди – до конца советского строя они стали его постоянной приметой. Исчезали стимулы для труда. Тогда создали закрытые распределители продовольствия для рабочих наиболее важных предприятий. Ввели пайки – поощрять ударников. Заманчивой стала работа там, где есть хороший распределитель, для других закрытый. Но главным было туда устроиться, а вовсе не трудиться с полной отдачей.
Секретарю обкома полагался красный депутатский значок, но не союзный, а республиканский. Летом 1938 года Суслова сделали депутатом Верховного Совета РСФСР по Мечетинскому (сельскому) избирательному округу.
На встрече с избирателями Михаил Андреевич обещал:
– Вместе с вами я буду еще беспощаднее громить шпионов, диверсантов и вредителей, чтобы наш народ спокойно жил, свободно трудился и весело отдыхал. А трудимся мы действительно свободно, отдыхаем действительно весело, живем, как никто…
Его кандидатуру поддержали: «М. А. Суслов известен своей непримиримостью к врагам Советской власти».
Вот вопрос, который напрашивается: а сам он не боялся? Верил в виновность тех, кого брали, знал, что сам-то он решительно ни в чем не виновен и потому чувствовал себя уверенно?
Заместитель министра иностранных дел Владимир Семенович Семенов оставил в мемуарах рассказ своего министра Андрея Януарьевича Вышинского, который прежде был генеральным прокурором СССР:
«Как генеральный прокурор Вышинский присутствовал при всех расстрелах в Москве и удостоверял смерть осужденного. Вспоминал, как в подвале Лубянки собралась изрядная группа оппозиции и ввели молодого партработника.
Тот озорно и с недоумением воскликнул:
– Мать твою! Куда я попал?
Потом повели всех, и он получил через глазок в стене положенную ему пулю».
Сошлюсь опять же на своего дедушку, который не мог забыть тридцать седьмой.
Владимир Млечин:
«Человек боится неведомого. Это и есть страх. Людей, не знающих страха, не существует вовсе. Меня всегда считали смелым человеком. Это не совсем так. В детстве легко быть смелым, в зрелые годы – тяжелее. Но я делал так, чтобы страх не определял мои мысли и поступки. Своего рода умственная гимнастика.
В неведении о своем завтрашнем дне прожил я по крайней мере года полтора, когда на рассвете исчезали мои товарищи. И каждый стук в дверь отдавался судорогой в сердце.
Тогда, в 1937-м, я приходил домой только под утро, предпочитая оставаться на людях. А под утро я подходил к Печатникову переулку, где жил тогда, смотрел: не ждут ли, и только потом шел домой. И хотя гроза как будто пронеслась мимо меня, все же сам я стал иным».
Суслов о своих переживаниях не рассказывал. Возможно, и не переживал вовсе.
Вырабатывались определенные черты мировоззрения, взгляды на жизнь, привычки, традиции. Человек сидит на партсобрании, слушает радио, читает газеты – и что он видит и слышит вокруг? Лицемерие. И что он делает? Он начинает приспосабливаться. Появляются привычка к двоемыслию, равнодушие ко всему, что тебя лично не касается.
Писатель Михаил Михайлович Пришвин записал в дневнике 1 ноября 1937 года: «Больше всего ненавижу газету “Правда” как олицетворение самой наглой лжи, какая когда-либо была на земле».
