Проснулся я оттого, что тот самый центральный столб, который я обнимал (а он представлял из себя тонкую алюминиевую палку) стал обжигать холодом, и через него, как будто через волшебный путепровод, медленно, но неуклонно вытекло из тела всё, что могло его согреть. Зубы стали стучать, словно кастаньеты, руки не хотели разомкнуть проклятую железяку. Не знамо как, я дождался, наконец, утра, при этом не сомкнув больше глаз ни на минуту.
Решив, что утро таки наступило, я выбрался из палатки в промозглый светлый туман. Костёр погас, и от его углей низко стелился и тут же растворялся в окружающем киселе сизый дым. Палатки стояли по периметру, как постовые, и безмолвствовали, при этом над лагерем играла какая-то птичья симфония, прерывистая, непрекращающаяся и от того кажущаяся монотонной. Рядом с кострищем за ночь образовалась бесформенная куча, лежащая так, чтобы дым шёл от неё. Куча зашевелилась, и из её недр, то есть из складок какого-то серо-жёлтого тряпья, показалось лицо Арсена. Он оглядел меня с ног до головы мутными невидящими глазами и снова пропал. Я присел на корточки и протянул к ещё горячим углям ладони. Лагерь спал, туман был недвижим, вчерашних мотоциклистов не было слышно, деревья по краям казались волшебным и древним капищем.
Постепенно, но точно момента невозможно было поймать, лагерь проснулся, из палаток потянулись по своим утренним естественным делам люди – мальчики налево, девочки направо. Выбравшийся из под плащ-палатки Арсен вновь растопил костёр и девушки принялись колдовать по своему списку что-то романтически-походное на завтрак. Чуть не последним, когда еда была готова, появился Гера. Все позавтракали гречневой кашей с тушёной говядиной и пошли на работы.
К церкви приближались, как к опасному водопаду, – по широкой дуге, затем Гера ухватился за край южной воротины и с видимым напряжением скинул вниз.
– Чтобы не ездили! – пояснил он в пространство и с робкой улыбкой осмотрел строение.
– Крышу подлатать надо… Там и там. Маковка завалилась. Наверное, не поднимем… – Гера всё это говорил и тыкал пальцем на вытянутой руке, показывая фронт работ Арсену. Тот кивал, мы же чувствовали плохо объяснимую неловкость, такую же, какую испытываешь, явившись непрошено в гости, и молча смотрели. Я забрался на фундамент и ступил в громадную тёмную залу. Деревянные стены показались мне покрытыми паутиной, пахло деревянной трухлявой пылью. Под ногами валялся мусор, а под потолком на невероятной высоте в углах висели громадные дощатые плахи, на которых можно было различить затёртые временем и непогодой лики святых.
– Это Бог, между прочим, – показал Гера пальцем на одну из икон.
На затёртом изображении с трудом угадывался здоровый, с косой саженью в плечах, суровый мужик с тёмной цыганской бородой и осенённый похожим на соболью шапку нимбом.
– Такой и в лоб может стукнуть! – сорвалось у меня, и Гера улыбнулся, словно хорошей шутке.
– Староверы строили, – пояснил он, после чего захлопал в ладоши, привлекая всеобщее внимание, и принялся раздавать распоряжения.
Сначала Арсен с четырьмя помощниками принесли откуда-то (от Михеича, как стало понятно позже) несколько лопат, столько же мётел, носилки и длиннющую деревянную лестницу. По этой лестнице взрослые члены экспедиции забрались на чердак, мы же принялись грести, мести и выносить из здания мусор – двое на носилках, остальные с мётлами и лопатами. Чтобы было не обидно, каждые два цикла (каждые два раза, когда наполнялись носилки) менялись рабочими позициями. Строение наполнилось звуками. Вся камерность, пустынность и загадочность брошенного артефакта испарилась, как будто её и не было. Точно так же мы могли работать возле собственных гаражей, разгребая принесённые проезжими хулиганами завалы. Мы втянулись, сверху раздавался непрекращающийся стук молотков.
