– Гера это всё для воспитательной работы придумал! – ворчал Юра. – Чтобы было «приключение»! А на самом деле всё это бессмысленно.
Кто-то ему возразил, кто-то согласился… Я не нашёлся, что ответить. Действительно, романтический флёр делся куда-то, но в отличие от «чистки гаражей», я не чувствовал никакого принуждения и вслед за своим учителем был уверен, что делаю большое светлое дело. Точно так же, как полярники, втягиваясь в зимовку, погрязают в тяжёлой бытовой работе, но чувствуют при этом, что делают общее важное жертвоприношение.
– О! Вот и абориген! – заявил Юра и, приостановившись на пару секунд, уставился в южный проём. В проёме, подобно нарисованному в дыму приведению, стоял прозрачный на полуденном солнце и совершенно равнодушный белокурый пацан в красном свитере, синих трениках и галошах на босу ногу. Солнце светило у него за спиной и, казалось, обтекало, соединяясь прямо перед долговязой детской фигурой, скрадывало засвеченный контур и почти что лишало конечностей. Затем он взмахнул руками и оказалось, что одна из них – левая – действительно отсутствует от самого локтя. Я был поражён и оттого даже перестал махать лопатой, хотя и Юра, и все остальные уже перестали пялиться на гостя и продолжили свой труд. Мальчишка взмахнул руками и исчез – должно быть, спрыгнул с фундамента. На его месте появилось другое лицо – постарше, посерьёзнее и, по-моему, уже виденное мной вчера.
– Вы зачем трамплин уронили? – обратилось ко мне лицо, потому что я единственный теперь не работал.
– Чтоб не ездили…, – растерялся я.
Лицо почесало голову, покрутилось, хотело плюнуть, но постеснялось и проглотило слюну.
– Вы уедете, снова поставим! – сообщил подросток, но я уже тоже взялся за лопату.
Ещё долго, вытаскивая в свою очередь мусор на кучу строительно отвала на границе между церковным пятаком и запущенными зарослями кустарника, я видел, как местные ребята стояли и редкими перефразами обсуждали что-то своё в десяти метрах от церкви, не помогая нам, но и не пытаясь помешать. Мы существовали словно в параллельном пространстве, и были для них как будто стихийным бедствием, которое нужно переждать.
Затем парни исчезли, но появился карикатурный дед, низенький, широкий, но не толстый, в байковой рубахе и на кривой (в буквальном смысле) ноге. При ходьбе он помогал этой ноге короткой втыкающейся под приличным углом в землю палкой. Старик заглянул в южный проём, там, где Гера сбросил на землю воротину и там, где часом раньше появились местные пацаны, одобрительно крякнул что-то насчёт этой самой лежащей на земле плахи и, обойдя церковь кругом, вошёл через северный. Молотки стали стучать в два раза реже, с чердака спустился Гера и поздоровался со стариком за руку.
– Когда ждать? – спросил дед.
– Сегодня нет, – ответил Гера. – Завтра будет баня?
– Баня-то? Растоплю! Помоетесь!
В это время рядом со мной оказался Юра и сильно ткнул черенком от лопаты в бок.
– Что толкаешься? – спросил я.
– Это и есть Михеич! – ответил Юра. – Завтра будем слушать его вирши.
Солнце далеко перевалило свою высшую точку, когда пришли наши девушки с дымящимися обгоревшими котелками, которые они несли, обернув металлические тонкие ручки испачканными в саже тряпками. Мы все, включая Геру и Арсена, расселись на фундаменте, свесив ноги и по детски размахивая ими в воздухе. Приняв от девушек по душистой миске с каким-то мясным бульоном мы, уставшие, но довольные, молча ели, как будто и этим нехитрым действием тоже исполняя таинственный обряд.
