– Ты же… – Тихон облизнул пересохшие губы, – на корабле… Спрыгнул, что ли? Как же ты? Ведь плавать не умеешь!
– Как-то сумел, – гругаш несмело улыбнулся. – Мне почудилось, что ты где-то поблизости.
Они постояли, потупившись.
– Ко мне пришел? – еле слышно спросил гругаш.
– К тебе, – еще тише ответил домовой. – Нет мне без тебя жизни. Захочешь – в Англию с тобой уплыву. А захочешь – на край света.
Он моргнуть не успел, как гругаш оказался рядом.
– Любишь все-таки… И я тебя люблю.
– Правда?
– Я никогда не лгу. Не могу лгать. – Худощавые руки об хватили Тихона за шею.
Домовой неловко ткнулся носом в мягкие волосы, каким-то чудом еще пахнущие ромашкой. Знать, такая у него судьба непутевая. И не надо ему другой.
– Корабль-то уплыл. А следующий – с железом. Тебе на нем плохо будет.
– Да что корабль! Давай лучше у троллей поселимся. Ты так красиво про их землю говорил… И я хочу еще раз попробовать мухоморовку.
Тихон задохнулся от облегчения. Нравы у троллей не в пример более вольные, чем у домовых. О лучших соседях и мечтать нельзя. И через море это ужасное не плыть!
– Вот и хорошо, – прошептал он. – Вот и ладно… А все-таки… девкой ты краше. Переменись, а?
На этот раз смех гругаша прозвучал легко и чисто, словно заиграла целая, без трещинок, дудочка.
– Алвин, – шепнула она ему на ухо. – Меня зовут Алвин[3].
Кикимора растерянно смотрела на снующего туда-сюда злющего водяного, не зная, как его успокоить.
– Нет, ну ты посмотри, глянь только, как они тут все испортили! Я пятьсот лет здесь живу! Пятьсот! И за все это время никогда не было столько мусора, как за последние три года! Ну как, как можно было так все испохабить?!
Водяной, совершенно не смотрящий перед собой, с размаху налетел хвостом на большую твердую шину от грузового автомобиля и весьма неизящно высказался по этому поводу. Кикимора покраснела и не выдержала:
– Вадя, ну что ты, в самом деле… У тебя же давление, и соль в крови повышена…
Водяной глянул в ответ так, что кикимора съежилась и замолчала.
– Соль! Соль! Да какая разница! Если все такими темпами пойдет, лет через пять озера-то не останется вовсе, а ты – давление… – Но водяной все же чуть успокоился, отдышался, и даже начал принимать нормальный бледно-голубой цвет, вместо странного иссиня-бордового. Плюхнувшись в изнеможении на кучку ила, он горестно вздохнул.
– И ведь, Кир, что самое обидное, и сделать ничего нельзя! Вот раньше как: высунулся из воды, ухнул разок, гикнул – и разбежались все хулиганы! Слухи распустили, и лет двадцать потом на версту никто не совался! А сейчас что? Только хвостом плесни, чтоб кто заметил, и тут же понабегут… как их там… их тиандры и фуфлологи эти…
– Ихтиологи и уфологи?
– Да, вот, точно! Они самые! А все тот хлыщ виноват, чтоб его! – Водяной погрозил кулаком невидимому врагу. – «Смотрите, дорогие подписчики, какое мистическое озеро затерялось в глубине леса…» У-у-у! А говорил я, топить его надо было! А ты – нельзя, нельзя… И что теперь? Каждый день теперь люди приезжают, каждый! И топчут, и сорят… Я даже на берег это выкинуть не могу, чтоб никто не заметил! На дне живого места не осталось, куда закопать. А они едут и едут!
Хозяин озера опять вскочил, схватил дрейфующий мимо пакет, вытряхнул запутавшуюся рыбку и засунул его в шину, к сотням других.
Кикимора молчала. Ей нечего было сказать, потому что ее родное болото осушили еще лет десять назад, и, если бы Водяной ее не принял, осталась бы она бездомной, да и высохла еще до исхода лета.
