– Сидит на крыше первого подъезда, – засмеялась и снова исчезла.
Людмила Борисовна обиженно смотрела во двор – в ее взгляде читалось, что она возмущена до предела.
В чашке остывал кофе.
– Да пошли они все, – вдруг сказала она, оборачиваясь на странный шум за кухонной дверью. – Я котлеты принесла, не забудьте съесть. Ты-то ладно голодная, а животное жалко.
Людмила Борисовна приоткрыла пошире дверь, впуская щенка.
– Что ж ты мне по телефону сказала, что это кобель?
– А разве не кобель?
– Ты кобеля от суки не можешь отличить? Конечно, сука самая настоящая… Впрочем, неудивительно. Кобели в этом доме не задерживаются.
Затем Людмила Борисовна, как бы между прочим, упомянула, что на съемках случайно встретила бывшую сокурсницу, и оказалось, вот так удача, что у той «великолепный холостой сын». Кира представила французского актера Огюста Бертена.
– Ты меня сватать что ли собралась?!
– Почему сразу сватать? Просто в гости. Сходить пообщаться. Ты вообще не выходишь из дома.
Пока мать расхваливала кандидата в будущие зятья, дочь ревниво прикидывала, какими достоинствами обладала сама.
Ум? Самое большое разочарование юности. Красота? Увы, тоже нет. Хотя…
У меня, думала Кира, греческий профиль и красивая линия груди. Неплохая гальюнная фигура вышла бы из меня. Да что там неплохая, отличная царица морей получилась бы. С устремленным в горизонт пылким взором, чуть сощурившись, чтобы брызги не попадали в глаза, я бы рассекала сверкающую на солнце гладь океана, из которого бы выпрыгивали дельфины, заигрывая со мной, а чайки бы пели голосами Дион и Фабиан. Огюст Бертен, отважный и благородный, стоит на палубе. Лево руля!
– Ты меня слушаешь?
Кира пошевелилась.
– А если я ему не понравлюсь?
– Ну что ж теперь. Значит не понравишься, – смиренно ответила Людмила Борисовна, задумчиво размешивая сахар в остывшем кофе.
– Если этот сын такой великолепный, что же он тогда холостой? – ехидно спросила Кира.
– Потому что он до сих пор не встретил нас, – резонно ответила мать, подняв брови, и расправила на юбке складки.
– Ты прекрасно знаешь, что все попытки родителей устроить судьбу своих детей о-бре-че-ны.
– По-че-му?
– Да потому, – буркнула Кира и разгладила складки у себя на халате. – Потому что вы собственники. И добровольно своих детей ни за что не отдадите.
– Отдадим. В обмен на внуков. Позавчера Тамару встретила. Помнишь тетю Тамару? Гуляла с коляской. У ее Маринки двойня. Такие сладенькие курносики. Ой, прям не могу! Про тебя спрашивала. Кстати привет тебе. Чего-то, говорит, не торопится Кирюша.
– Не ее ума дело.
– У Катьки сыну три года, у Светки – четыре, а у Ирки, дуры этой косоглазой – уже двое! А моя сидит, ждет. Ждет, сидит…
Она изобразила, как дочь ждет, безобразно высунув язык.
– Я никогда не жду подобным образом…
– Ну что тебе трудно для мамочки родить парочку ангелочков?
– Мать, ну какие ангелочки, посмотри в каком мире мы живем.
Они молча уставились в экран выключенного телевизора. Так и сидели, склонив голову набок, как два куста барбариса из разных времен года, каждая думая о своем.
О чем думала Людмила Борисовна, догадаться несложно – о румяном малыше с прелестной ямочкой на щеке, как он улыбается, тянет пухлые ладошки навстречу любимой бабушке. «Агу, агу».
О чем думала Кира? Она думала о том, отчего ее мать, привлекательная и темпераментная женщина, так и не вышла после развода замуж. Действительно, Людмила Борисовна всегда была исключительно хороша собой, а на момент развода ей было всего тридцать три года, так что она могла бы без труда устроить свою личную жизнь, но дело в том, что с той поры эта сторона жизни оказалась вне зоны ее восприятия, словно она ослепла основной частью своего либидо.
