Архи Да порылся в своем чемоданчике и достал подвешенный на шнурке кулончик. Это была ладонь, сделанная с большим мастерством: можно было рассмотреть ногти и каждую фалангу пальца, хотя они были сомкнуты, кроме торчащего в сторону большого. При этом сама ладошка была размером не больше пятирублевой монеты. В ее запястье была дырочка, через которую продевался шнурок.
– Этот амулет я дарю тебе, чтобы ты носила его и верила в свои силы. Он сделан из жидкого металла, текущего в недрах гор Триниана, как кровь течет по нашим венам. Мы называем ее рукой Ву, единого Духа. На ладони ты увидишь линии, считающиеся идеальными линиями для человека. Не важно, веришь ты в символы или нет, но носи этот амулет, как подарок жрецов.
Я почувствовала странную тягу к маленькой руке. Погладив подушечкой большого пальца ладонь Ву, я ощутила покой и прибывающие ко мне силы.
– Спасибо, – с искренней благодарностью обратилась я к жрецу.
– Надень амулет и не забывай принимать лекарства, если хочешь быстро встать на ноги, – напомнил мне Архи Да, поднимаясь со стула. – Удачи тебе, Самуэла Ли.
«Он знает мое полное имя! Сказал ли он Алексу? Догадался ли тот? А, все равно! Мое дело теперь – выздороветь!» – думала я, прощаясь со жрецом.
Позвав служанок и попросив их заварить принесенные целителем травы, я всерьез занялась процессом своего выздоровления.
* * *
– Нет, я просто показала себя слабачкой! Жизнь устроила мне испытание, смогу ли я продержаться в незнакомой обстановке хотя бы месяц, а я на второй день заныла, как будто пришел мой конец! Тем более что я же не сидела в тюремной камере – вокруг меня были вполне дружелюбные, открытые люди! Могла бы сделаться душой компании и завести кучу новых друзей, войти в доверие к преподавателям…
После месячного молчания, даже несмотря на все еще болящее горло, я говорила без умолку. Как много, оказывается, значит для меня близкий человек! Пускай даже старый знакомый, но зато он знал меня до этого, он дорожил нашими отношениями!
– По-моему, ты слишком самокритична. Многие земляне тут годами из депрессии не выходят, были и случаи, когда люди сходили с ума, просто судьба их замалчивается. Так что ты просто похандрила, чтобы потом заново найти себя, – рассудительно произнес Алекс. Каким же уравновешенным и серьезным он стал! И куда подевалась проказливость мальчишки и детский задор?
– Тебе можно дать не семнадцать, а двадцать пять лет. А по характеру так и все тридцать, – сказала я, внимательно глядя на своего заново обретенного друга.
– На войне не место веселью. Я сразу по прибытии сюда попал в переделку и видел смерть людей. И сам был вынужден убить. Мне было лет четырнадцать, если не меньше. Так что и теперь я едва ли могу беззаботно смеяться.
– Ал, но ведь это ужасно! – воскликнула я. – У тебя же психологическая травма, которую ты не изжил за все эти годы, и она мешает тебе чувствовать всю прелесть жизни!
– Давай не будем о моих травмах. Я избрал путь воина, а тут мягкость характера неприемлема. Мне вверено командовать солдатами, а с ними надо обращаться строго и справедливо. Для этого требуются воля и дисциплина. Если бы я все время был весельчаком, никто бы меня не слушал.
– А ты пробовал? – ляпнула я, явно нарываясь.
– Нет. И не собираюсь.
«Вот уж подумать не могла, что он станет таким. Думала, что обрела понимающего друга, а получила черствого солдафона. Но делать нечего – жизнь не раздаривает людей просто так. Надо довольствоваться тем, что имеешь».
