Может, и мама плакала ночью, а может, как я, ещё надеялась, что папа вернётся?
Я не помню тётю Шуру без дела, полные руки её всегда что-то готовили, стирали, чинили. У меня не было уже дырок на локтях и коленках, к маминому приходу была готова еда.
Как-то мама принесла бязь. Через много лет, во взрослой своей жизни, я увидела в магазине белоснежный материал, и это называлось бязью. Разве её можно было сравнить с той, маминой, грязно-жёлтого цвета, с неровными нитями и ватными узелками!
Но тогда это был просто подарок Судьбы. Бязи хватило на матрац, на простынки и наволочки. У тёти Шуриного окна теперь непрерывно жужжала наша старая швейная машинка, а стол переехал к стенке, под фотографии.
Мы с ней набиваем ватой мешок для матраца и нашиваем лоскутки, чтобы она не сбивалась.
– Твой муж, дай Бог ему здоровья, будет счастливым человеком, это я тебе говорю. У тебя всё получается, когда ты хочешь, конечно.
И я расту в собственных глазах.
Помню, как мама с тётей Шурой перебирали тряпочки. Ну, не было у нас в доме ни платьев старых, ни кофточек, ни обрезков материи на лоскутное одеяло!
И всё же оно появилось, первое наше настоящее одеяло после войны, тётя Шура стегала его сама. Ничего прекрасней мне в жизни не встречалось, и её косынка в горошек сияла на самом видном весте.
Школа уже не была для меня кошмаром, как при Маргарите Николаевне.
Я почти всегда готовила уроки, не опаздывала, тётя Шура выпроваживала меня загодя. Я стала обычной девочкой. И мне почему-то казалось, что все вокруг любят меня, тогда ещё началось это моё вечное заблуждение. Я улыбалась всем и всегда.
Учителя были новые, и казалось, начинается новая жизнь!
Классный руководитель, Галина Леонидовна, преподаёт у нас русский язык и литературу. Она красивая и очень строгая. На меня обратила внимание на первом же диктанте, – не было ни одной ошибки.
Но я читаю на уроках. Не могу удержаться, недочитанная книга просто прожигает портфель. Расширила щель в парте, двигаю под ней книгу так, что видна одна строка.
Вот и сейчас я слишком увлечена и не замечаю, как Галина Леонидовна останавливается надо мной:
– Дай мне книгу, пожалуйста. Так, «Хождение по мукам». Странно, я же вчера отобрала у тебя эту книгу, и она была заперта в шкафу, в учительской. Как она попала к тебе?
– Я взяла её в другой библиотеке.
– Ты записана в двух библиотеках?
– Нет, в пяти.
– Попроси маму зайти, у меня опять целая авоська твоих книг.
Как я скажу маме, как я маме скажу!
За окном акация, вся в инее, и он осыпается оттого, что воробьи перелетают с ветки на ветку.
– Светлана, встань, пожалуйста, может, так тебе легче будет слушать, что происходит в классе.
Я стою, опустив голову, и Римка рядом опускает голову, ей стыдно за меня.
У неё никогда не бывает неприятностей. А мне ещё надо будет объяснять маме, почему её снова вызывают в школу.
Я издали вижу, мама моя стоит перед Галиной Леонидовной, растерянная, как школьница.
– Светлана отсутствует на уроках.
– Не может быть, она каждый день идёт в школу!
– Но в классе она или читает, или думает о чём-то своём.
– Вы знаете, она пишет стихи. Может быть, это серьёзно?
– Может быть. Но учиться надо в любом случае.
Галина Леонидовна пришла ко мне через много лет, прямая и строгая, и глаза не изменились, умные, живые, серьёзные. Только волосы поседели. Заговорила со мной, будто мы виделись вчера:
