Миниатюрист - страница 30

Ранний вечер того же дня. Кукольный дом все еще стоит в передней, а Нелла, Йохан и Марин сидят в полутемной столовой за скудной трапезой – подчеркнутый жест смирения со стороны хозяйки. Корнелия ставит на камчатную скатерть тарелки с засохшим хлебом и худосочной рыбкой, бормоча при этом: «Чем меньше, тем лучше». Гримаса согласия на лице Йохана. Марин, чувствующая себя неловко от жизни в роскоши, не прочь продемонстрировать тягу к лишениям. Больше того, она всячески настаивает на этом ритуале.

Служанка уходит, а Йохан накалывает на вилку одну рыбку.

– В последние дни ты много трудишься, Йохан, – говорит Марин, откидываясь на спинку стула. – Собрался в очередное плавание?

В тишине слышно, как он работает челюстями. Он поднимает на нее глаза, держа за щекой непроглоченную рыбу.

– Пока не знаю.

– А когда доставят из Суринама партию сахара? – спрашивает она.

Йохан меряет сестру тяжелым взглядом.

– Тебя это не касается.

Марин кладет руки на колени и сопит, разглядывая атлас над его головой.

– Брат, я вот о чем думаю, – говорит она. – Почему бы тебе не привести его сюда и не подписать договор?

Он удивленно на нее смотрит.

– Кого привести?

– Ганса Меерманса. Тебе достанется его сахар.

– Но ведь…

– Число кондитерских все время растет. И дешевых гостиниц, где останавливаются сладкоежки. Мне-то, конечно, этого не надо.

Йохан не в силах скрыть удивления, но Марин делает вид, что ничего не замечает.

– Его сахар доставят только через месяц, – говорит он.

– Наверняка быстрее, – возражает она. Он хмыкает в ответ, таращась на нее с возрастающим изумлением, но ее этим не проймешь. Она лишь еще больше откровенничает: – Сегодня Корнелия покупала на причале рыбу. Йохан молча ждет продолжения, и Марин произносит: – Скоро троих утопят.

– Вот как. – Ее брат хмурится, опустив глаза в тарелку с селедкой. Наверняка сейчас он предпочел бы сочного краба, думает Нелла.

– Повесят им камень на шею, – продолжает Марин, – засунут в мешок и бросят в воду.

Йохан демонстративно роняет приборы. Нож сверкает в отблесках свечей, не зря Отто так долго его полировал.

– Вот как? – Глаза его горят. – Ну-ка, Марин, расскажи нам, за что суд собирается их утопить.

Она не выдерживает его взгляда.

– Один торговал рыбой на пристани, – говорит она. – Что там натворили другие, я не помню.

Повисает молчание. К сухой корке никто не притронулся. Душа и кошелек, думает про себя Нелла. Они помешаны на двух вещах. А о смерти говорят как о чем-то будничном. Ей доводилось видеть опухшие перевернутые туши коров и овец, погибших от чумы, отравленное растение, но раздувшийся в воде труп – никогда. Уставившись в тарелку, она проглатывает комок страха.

Йохан принес судовой журнал и сейчас по-детски прикрывается им как щитом, чтобы сестра не видела его лица, вдыхая запахи просоленных, потрепанных ветром страниц. В них вписаны истории закупленной провизии и пройденных милей, реестры, акции, наказания. Нелла же думает об этих страницах как о кладезе приключений, всегда запертых на замок и потому ей недоступных. Йохан со вздохом кладет фолиант на стол, и взгляд Неллы делается еще пристальнее.

– Почему сейчас, Марин? Почему ты вдруг вспомнила о сахаре?

Но та молчит.

Нелле бросается в глаза, как быстро ее супруга окутывают покрова печали, все равно что кафтан, в который он снова кутается. В нем как будто что-то надломилось. Этот разговор, уже не первый, просочился сквозь кожу и теперь вгрызается в его кости. Странно, что Марин вдруг отказывается обсуждать с ним тему сахара – «сладкое помешательство», как она его называет.