Хайм чуть наклонил голову, на секунду задумавшись, а затем всё тем же равнодушным тоном ответил:
– Кажется, спал. Не помню.
Доктор отметил этот пробел в памяти. Забывчивость могла быть частью того хаоса, который всё глубже поглощал его подопечного. Но теперь он намеревался подвести Хайма к главному вопросу.
– Ты помнишь, что было вчера? – спросил он, глядя на молодого человека.
В этот момент произошло едва уловимое изменение. Лазерное перо замерло между пальцами Хайма, затем он медленно положил его на ковёр рядом с собой. Его взгляд стал напряжённым, а дыхание чуть замедлилось. Внутри Хайма что-то щелкнуло, как будто Блэк невзначай открыл дверь, которую тот старался держать запертой.
«Вчера…», – эхом отозвалось в голове Хайма, вызывая целый водоворот мыслей и эмоций. Он пытался найти ответ, который звучал бы просто и логично, но истинный ответ пугал его: «Сказать правду? Но зачем? Что это изменит? Доктор и так знает слишком много. Он видел мою гравюру, он видел меня, каким я был вчера. Если я расскажу ему всё, это только ухудшит положение».
Хайм закрыл глаза, пытаясь собрать мысли. Его сознание напоминало мозаику, которую он безуспешно пытался сложить в какое-то подобие узора.
«Если я солгу, он заметит. Блэк всегда видит ложь. Но если я промолчу, это тоже будет подозрительно. Что делать? Чёрт побери, что мне делать?» – сам себя в своей голове спрашивал Хайм.
Эти мысли пробивались сквозь пелену усталости и отчаяния. Он вспомнил, как стоял перед гравюрой, как линии оживали под его рукой, как что-то внутри него кричало, вырываясь наружу. Это было больше, чем творческий порыв – это был бунт. Бунт против всего, что его окружало. Хайм знал, что его гравюра – вызов. Вызов системе, вызов Блэку, вызов самому себе. И если доктор узнает, что именно он чувствовал, то всё изменится.
«Может, он поймёт?» – мелькнула мысль. – «Может, именно этого он и ждёт? Но почему тогда я чувствую, что если расскажу, то окажусь ещё более уязвимым?».
Хайм открыл глаза и посмотрел на доктора. Его взгляд был полон внутренней борьбы, которую Джеймс легко прочитал.
– Я… не уверен, – медленно произнёс Хайм, будто пробуя слова на вкус, прежде чем окончательно их произнести. – Вчера… всё было как в тумане.
Блэк кивнул, но не спешил задавать следующий вопрос. Он чувствовал, что Хайм продолжит говорить, если его не торопить.
– Я рисовал, – добавил Хайм после паузы. Его голос стал тише, словно он говорил не доктору, а самому себе. – А потом… потом всё смешалось. Я не помню.
Блэк внимательно следил за каждым словом, каждым движением. Он понимал, что Хайм не говорит всей правды, но и не врёт. Это была попытка спрятать истину за завесой неопределённости, и Джеймс не мог её пробить пока что.
– Ты ведь помнишь больше, чем говоришь, – спокойно заметил Блэк, скрестив руки на груди. – Но я не тороплю тебя.
Эти слова, сказанные мягко и сдержанно, прозвучали как вызов. Хайм почувствовал, что у него больше нет времени на размышления. Он должен был выбрать: рассказывать ли правду или продолжать увиливать.
