Пергамент, тонкая кожа, на которую монахи копировали библейские книги, был слишком дорог для использования в строительных работах. На памяти Керис, правда, появился новый писчий материал – бумага, однако ее поставляли арабы, и монахи не пользовались этим изобретением язычников-мусульман. Впрочем, бумагу приходилось везти из Италии, и она стоила ненамного дешевле пергамента. А рисуночный настил имел дополнительное преимущество: плотник клал кусок дерева прямо на рисунок на полу и вырезал нужную деталь в точном соответствии с замыслом главного каменщика.
Мерфин стоял на коленях на полу и по чертежу выпиливал из дуба некое приспособление. Он не творил новый образец, а вырезал зубчатое колесо с шестнадцатью зубцами. Рядом лежало другое колесо, поменьше, и Мерфин на мгновение прервался, сложил колеса вместе и проверил, как сцепляются зубцы. Керис видела такие колеса, иначе шестерни, на водяных мельницах: они соединяли лопасти мельничного колеса с жерновом.
Мерфин должен был слышать ее шаги по каменной лестнице, но, должно быть, его поглотила работа. Девушка смотрела на него, и любовь в ее сердце боролась с возмущением. У него был сосредоточенный взгляд, столь хорошо ей знакомый; худощавое тело склонилось над колесом, ловкие пальцы сильных рук что-то уверенно подправляли, лицо было неподвижным, глаза не отрывались от колес. Юноша напоминал молодого оленя, опустившего голову к ручью. «Вот так выглядит человек, когда делает то, для чего рожден, – подумала Керис. – Это сродни счастью, но больше, чем просто счастье. Он исполняет свое предназначение».
Она не сдержалась.
– Почему ты мне солгал?
У Мерфина сорвался резец. Молодой человек вскрикнул от боли и уставился на свой палец, потом сунул его в рот.
– Прости. Ты поранился?
– Ерунда. Когда я тебе солгал?
– Ты уверял, что Гризельда соблазнила тебя всего раз, а на самом деле вы занимались этим несколько месяцев.
– Нет, неправда. – Он все отсасывал кровь из пальца.
– Она беременна уже три месяца.
– Не может быть: все произошло две недели назад.
– Еще как может. По ее фигуре все видно.
– Неужто?
– Мэтти-знахарка мне сказала. Почему ты солгал?
Юноша посмотрел ей в глаза.
– Я не лгал. Это случилось в воскресенье ярмарочной недели. Первый и единственный раз.
– Тогда с чего она взяла, что беременна, уже через две недели?
– Не знаю. Как вообще женщины узнают?
– А то ты не знаешь?
– Никогда не спрашивал. В любом случае три месяца назад Гризельда еще была с…
– О боже! – воскликнула Керис. У нее вспыхнула надежда. – Она была со своим старым дружком Терстаном. – Искра подозрения вспыхнула ярким костром. – Так это его ребенок! Терстана, не твой. Не ты отец!
– Думаешь? – Мерфин боялся даже надеяться.
– Ну конечно, это все объясняет. Если бы она вдруг в тебя влюбилась, то ходила бы за тобою по пятам. Но ты говорил, что она почти с тобою не разговаривает.
– Думал, это потому, что я не хочу на ней жениться.
– Ты ей никогда не нравился. Просто ребенку нужен отец. Терстан удрал – возможно, после того как она сказала ему, что беременна, – а ты был рядом и оказался порядочным дураком, коли попался на ее удочку. О, слава Всевышнему!
– Спасибо Мэтти-знахарке, – добавил Мерфин.
Девушка взглянула на его левую руку. Из пальца обильно шла кровь.
– Да ты из-за меня поранился! – Керис взяла его ладонь и осмотрела порез. Не длинный, но глубокий. – Прости меня, пожалуйста.
